Добро пожаловать на сайт любителей кино!
Фильмы, рецензии, рейтинги и общение.
Входите или Регистрируйтесь.
Кинофорум
Форумы → Болтология → "Бытие и ничто" как кульминация философской мысли 20-ого столетия? ***
Сообщения (65)
- Киновед
- Tue, 30 Mar 2010 18:31:22 +0400
звучит крайне загадочно, чесслово)))))) 
ты еще не знаешь про гвоздь программы 
- Кинолюбитель
- Tue, 30 Mar 2010 18:33:24 +0400
ты еще не знаешь про гвоздь программы
ты меня начинаешь пугать.... 
- Р.Модератор
- Tue, 30 Mar 2010 18:34:26 +0400
ты еще не знаешь про гвоздь программы
Что? Клоуны, салюты?
- Киновед
- Tue, 30 Mar 2010 18:38:03 +0400
Что? Клоуны, салюты?
...баны, самоудаления... 
- Кинолюбитель
- Tue, 30 Mar 2010 18:40:13 +0400
...баны, самоудаления...
меня забанят или ты самоудалишься?)))))))))))
или наоборот?))))))))
- Р.Модератор
- Tue, 30 Mar 2010 18:42:37 +0400
...баны, самоудаления...
ОООО, кровавый массакр, это по мне.
- Кинокритик
- Tue, 30 Mar 2010 19:00:00 +0400
не нра мне эта вся болотистая кульминация... както .. 
- Кинолюбитель
- Sun, 04 Apr 2010 19:03:56 +0400
вот. это для санька)) после разговора про сцену из "однажды" )))
конечно, надо целиком читать, но все же)
***
Она подняла Никиту за плечи и посадила его спиной к стене. Затем быстро и настойчиво Люба переодела Никиту в свое пальто, нашла отцовский шарф и повязала им голову больного, а ноги его всунула в валенки, валявшиеся до зимы под кроватью. Обхватив Никиту, Люба велела ему ступить ногами и вывела его, озябшего, на улицу. Там стоял извозчик. Люба подсадила больного в пролетку, и они поехали.
-- Не жилец народ живет! -- сказал извозчик, обращаясь к лошади,беспрерывно погоняя ее вожжами на уездную мелкую рысь.
В своей комнате Люба раздела и уложила Никиту в кровать и укрыла его одеялом, старой ковровой дорожкой, материнскою ветхою шалью -- всем согревающим добром, какое у нее было.
Никита долго решал и думал, где Люба взяла денег на извозчика. Может быть, она продала свои австрийские башмаки или учебную книжку (она ее сначала выучила наизусть, чтобы не нужна была), или же она заплатила извозчику всю месячную стипендию...
Ночью Никита лежал в смутном сознании: иногда он понимал, где сейчас находится, и видел Любу, которая топила печку и стряпала пищу на ней, а затем Никита наблюдал незнакомые видения своего ума, действующего отдельно от его воли в сжатой, горячей тесноте головы.
Озноб его все более усиливался. Время от времени Люба пробовала ладонью лоб Никиты и считала пульс в его руке. Поздно ночью она напоила его кипяченой, теплой водой и, сняв верхнее Платье, легла к больному под одеяло, потому что Никита дрожал от лихорадки и надо было согреть его. Люба обняла Никиту и прижала к себе, а он свернулся от стужи в комок и прильнул лицом к ее груди, чтобы теснее ощущать чужую, высшую, лучшую жизнь и позабыть свое мученье, свое продрогшее пустое тело. Но Никите жалко было теперь умирать, -- не ради себя, но ради того чтоб иметь прикосновение к Любе и к другой жизни, -- поэтому он спросил шепотом у Любы, выздоровеет он или помрет: она ведь училась и должна знать.
Люба стиснула руками голову Никиты и ответила ему:
-- Ты скоро поправишься... Люди умирают потому, что они болеют одни и некому их любить, а ты со мной сейчас... Никита пригрелся и уснул.
***
Покушав, Люба встала первой из-за стола. Она открыла объятия навстречу Никите и сказала ему;
-- Ну!
Никита поднялся и робко обнял ее, боясь повредить что-нибудь в этом особом, нежном теле. Люба сама сжала его себе на помощь, но Никита попросил: "Подождите, у меня сердце сильно заболело", -- и Люба оставила мужа.
На дворе наступили сумерки, и Никита хотел затопить печку для освещения, но Люба сказала: "Не надо, я ведь уже кончила учиться, и сегодня наша свадьба". Тогда Никита разобрал постель, а Люба тем временем разделась при нем, не зная стыда перед мужем. Никита же зашел за отцовский шкаф и там снял с себя поскорее одежду, а потом лег рядом с Любой ночевать.
Наутро Никита встал спозаранку. Он подмел комнату, затопил печку, чтобы скипятить чайник, принес из сеней воду в ведре для умывания и под конец не знал уже, что ему еще сделать, пока Люба спит. Он сел на стул и пригорюнился: Люба теперь, наверно, велит ему уйти к отцу навсегда, потому что, оказывается, надо уметь наслаждаться, а Никита не может мучить Любу ради своего счастья, и у него вся сила бьется в сердце, приливает к горлу, не оставаясь больше нигде.
Люба проснулась и глядела на мужа.
-- Не унывай, не стоит, -- сказала она, улыбаясь. -- У нас все с тобой наладится!
-- Давай я пол вымою, -- попросил Никита, -- а то у нас грязно.
-- Ну, мой, -- согласилась Люба.
"Как он жалок и слаб от любви ко мне! -- думала Люба в кровати. -- Как он мил и дорог мне, и пусть я буду с ним вечной девушкой!.. Я протерплю. А может -- когда-нибудь он станет любить меня меньше и тогда будет сильным человеком!"
- Р.Модератор
- Wed, 07 Apr 2010 17:20:19 +0400
вот. это для санька)) после разговора про сцену из "однажды" )))
конечно, надо целиком читать, но все же)
***
Она подняла Никиту за плечи и посадила его спиной к стене. Затем быстро и настойчиво Люба переодела Никиту в свое пальто, нашла отцовский шарф и повязала им голову больного, а ноги его всунула в валенки, валявшиеся до зимы под кроватью. Обхватив Никиту, Люба велела ему ступить ногами и вывела его, озябшего, на улицу. Там стоял извозчик. Люба подсадила больного в пролетку, и они поехали.
-- Не жилец народ живет! -- сказал извозчик, обращаясь к лошади,беспрерывно погоняя ее вожжами на уездную мелкую рысь.
В своей комнате Люба раздела и уложила Никиту в кровать и укрыла его одеялом, старой ковровой дорожкой, материнскою ветхою шалью -- всем согревающим добром, какое у нее было.
Никита долго решал и думал, где Люба взяла денег на извозчика. Может быть, она продала свои австрийские башмаки или учебную книжку (она ее сначала выучила наизусть, чтобы не нужна была), или же она заплатила извозчику всю месячную стипендию...
Ночью Никита лежал в смутном сознании: иногда он понимал, где сейчас находится, и видел Любу, которая топила печку и стряпала пищу на ней, а затем Никита наблюдал незнакомые видения своего ума, действующего отдельно от его воли в сжатой, горячей тесноте головы.
Озноб его все более усиливался. Время от времени Люба пробовала ладонью лоб Никиты и считала пульс в его руке. Поздно ночью она напоила его кипяченой, теплой водой и, сняв верхнее Платье, легла к больному под одеяло, потому что Никита дрожал от лихорадки и надо было согреть его. Люба обняла Никиту и прижала к себе, а он свернулся от стужи в комок и прильнул лицом к ее груди, чтобы теснее ощущать чужую, высшую, лучшую жизнь и позабыть свое мученье, свое продрогшее пустое тело. Но Никите жалко было теперь умирать, -- не ради себя, но ради того чтоб иметь прикосновение к Любе и к другой жизни, -- поэтому он спросил шепотом у Любы, выздоровеет он или помрет: она ведь училась и должна знать.
Люба стиснула руками голову Никиты и ответила ему:
-- Ты скоро поправишься... Люди умирают потому, что они болеют одни и некому их любить, а ты со мной сейчас... Никита пригрелся и уснул.
***
Покушав, Люба встала первой из-за стола. Она открыла объятия навстречу Никите и сказала ему;
-- Ну!
Никита поднялся и робко обнял ее, боясь повредить что-нибудь в этом особом, нежном теле. Люба сама сжала его себе на помощь, но Никита попросил: "Подождите, у меня сердце сильно заболело", -- и Люба оставила мужа.
На дворе наступили сумерки, и Никита хотел затопить печку для освещения, но Люба сказала: "Не надо, я ведь уже кончила учиться, и сегодня наша свадьба". Тогда Никита разобрал постель, а Люба тем временем разделась при нем, не зная стыда перед мужем. Никита же зашел за отцовский шкаф и там снял с себя поскорее одежду, а потом лег рядом с Любой ночевать.
Наутро Никита встал спозаранку. Он подмел комнату, затопил печку, чтобы скипятить чайник, принес из сеней воду в ведре для умывания и под конец не знал уже, что ему еще сделать, пока Люба спит. Он сел на стул и пригорюнился: Люба теперь, наверно, велит ему уйти к отцу навсегда, потому что, оказывается, надо уметь наслаждаться, а Никита не может мучить Любу ради своего счастья, и у него вся сила бьется в сердце, приливает к горлу, не оставаясь больше нигде.
Люба проснулась и глядела на мужа.
-- Не унывай, не стоит, -- сказала она, улыбаясь. -- У нас все с тобой наладится!
-- Давай я пол вымою, -- попросил Никита, -- а то у нас грязно.
-- Ну, мой, -- согласилась Люба.
"Как он жалок и слаб от любви ко мне! -- думала Люба в кровати. -- Как он мил и дорог мне, и пусть я буду с ним вечной девушкой!.. Я протерплю. А может -- когда-нибудь он станет любить меня меньше и тогда будет сильным человеком!"
Судя по стилистике это Платонов, а произведение скорее всего "Река Потудань". Любопытное сравнение с "эпизодом в "Однажды в Америке"
помню-помню)
— Дэсне беспокойся, скоро)
собственно, твое добро уже готово,
однако, в целях конспирации, обнародовать буду в рамках первоапрельской программы))
звучит крайне загадочно, чесслово))))))