Игра

Российским железным дорогам посвящается.

Мы все стремимся сделать жизнь лучше. Вот только по факту мы её не улучшаем, мы просто делаем нашу жизнь удобнее. Превращая чёткие моральные заповеди в толерантные проповеди. Опять же, для душевного удобства. Вот только когда жизнь удобнее, она не всегда лучше. И становится Румата Ярмольником. И сметаются Оводы и прочие Кибальчичи естественным ходом эволюции удобства. И каждый начинает возделывать свой сад.

«Есть игры, в которые ты неминуемо проиграешь. Тем более если ты - чистенький, наивный, белый мальчик из среднего класса. Но играть тебе придется независимо от твоего желания, и игра эта жестокая, наглая и вероломная...

Мой фильм – о восьми шведах. Просто у пяти этих шведов цвет кожи тёмный, а у трёх – светлый. Для меня это не фильм о шведах и иммигрантах. А о восьми шведах с разным цветом кожи. Не о том, как на их жизненные установки влияет цвет их кожи. Нет. Мой фильм именно о шведах…»

В принципе, этих слов Рубена Эстлунда, режиссёра и сценариста «Игры», достаточно для того, чтобы понять суть того нехитрого, но психологически выверенного приёмчика, который творец «Игры» взял на вооружение. Всё просто: нужно слегка отстранённо, как бы из-за спины, разделить истину на части; затем, понимая, что разделённая истина – это мёртвая истина, использовать её как качественное органическое удобрение для тех идей, которые необходимо пропагандировать.

Вот только дело в том, что, как говорил Хантер С. Томпсон, «для придания (или насильственному навязыванию) журналистскому содержимому формы рассказа необходим талант и искренность, непосредственность и спонтанность мастерства живого репортажа, глаз художника и стальные яйца актёра».

Нет, конечно, можно сидеть в яме, и думать, что ты на вершине холма. Можно, конечно, затянуть песню о том, что скандинавская медитативность повествования просто гипнотизирует своим реалистичным проникновением в реальные события… Ах, мол, что за чудо эта умная трагичность! Я, я! Я-я, мол, и корова моя!..

Вот только есть реальные факты, а есть имитации. Как правило, после уникальности реальных фактов следуют повторения и подражания. Дело в том, что мы все сейчас - не более, чем телевизионная картинка. С некоторых пор картинку стало возможным генерить точка к точке… а ещё раньше был правильный подбор раскадровки…

Конечно, мы, засевшие в бетонных ячейках отдельных квартир, можем считать, что наша жизнь – это генератор генезиса. Генератор, в котором каждая координата нас определяется датчиком толерантного распределения других. После чего мы получаемся более равномерно распределенными в пространстве. Ну-ну… Червь, приберись в своей голове!
«Ад – это другие», говорил Жан-Поль Сартр. По мне, так ад – это отсутствие других. А пресловутая толерантность – это и есть то самое отсутствие других. А вот когда в пространстве ада самозамкнутости и появляются те самые другие… Добро пожаловать на Развод, мой милый белокурый мальчик!..

Когда-то викинги считали, что употребление двух-трёх волчьих ягод в день не приводит к смерти. Наоборот – увеличивает жизненный тонус. Но когда викингам вместо волчьих ягод предлагают пожевать гумус толерантности, то тут же приходят быстрые и дерзкие, как пуля резкие. И всё начинает происходить с соответствии с известным законом Паркинсона, согласно которому вещи, предоставленные сами себе, имеют тенденцию развиваться от плохого к худшему.

От искусства мы не ждём правды. Каковы на вкус губы той, которая ещё совсем недавно бродила в паутинах Хэллоуина? Не знаешь? Да ты… А как пахнут мокрые листья кустов после дождя? А, понимаю… не нюхал…

«Я увидел врага в SVGA, он шёл умирать. Мне оставалось слегка кнопку мыши нажать… Я его пощадил, не убил, восвояси пустил. И наплевать, что меню предлагало мне: «Kill!», говорило мне: «Kill!»…» «Вы посмотрите на ребёнка! Как любит он свою сестрёнку! Взяв охотничий ножик, он режет ей ножки. И лежит освежёванный рядом котёнок…»

Отстранённая и нудная «Игра» Рубена Эстлунда – предельно монотонная картина о психологической незащищённости шведских школьников, о их неготовности противостоять насилию. Ой, извините… Я, кажется, переволновался и сказал то самое слово, которое нельзя произносить вслух… Нет-нет, не шаверма! Насилие! Я его произнёс, это слово! Насилие! О, Один! Дай мне толерантности! Ещё больше! Ещё больше толерантности!.. Извини меня, белокурый малыш… Вон, смотри – какие загорелые детки играют! Пойди, поиграй с ними…