Тёмная долина

За окном неумолимый февраль. Ты готовишь горячий чай, кутаешься в тёплый плед и включаешь фильм. От наблюдаемой на экране панорамы заснеженной горной местности веет холодом. Слышен шёпот равнодушного ветра. Молодой женский голос начинает повествование о Незнакомце.

Кончики пальцев белеют от холода. Ты спрашиваешь себя, зачем он здесь? Он – чисто выбритый, в приличном платье и начищенных сапогах со сверкающими  шпорами. Здесь – в мизерной мрачной деревушке среди грозных невозмутимых гор, где метель плетёт седые косы.  Он – создатель «зеркал памяти», молодой привлекательный фотограф с открытым взглядом. Среди них – грязных нелюдимых мужчин и преждевременно постаревших озабоченных женщин с потухшими глазами.

Мёрзнут уши и ступни. Ты понимаешь, что Незнакомец появился с очень важными намерениями в этом промозглом месте, где гостеприимство рука об руку с насилием и гость как новая забава, смех лишь мужской, злой и дребезжащий, а со снежной горки катятся мёртвые брёвна. Месте в аспидных тонах: здесь почти нет чёрного и чистого белого; даже снег, наряд невесты и кровь покрыты въедливым налётом, а цвет глаз прячется за сплошным тёмным. Где взгляд юной влюблённой девушки полон ожидания предстоящего неизбежного несчастья.

Колкие мурашки бегут вверх по позвоночнику. Догадка сначала стучится в дверь осознания, потом открывает её и превращается в знание, которое сдавливает не желающий постигать его разум. Ты ужасаешься, узнав  о многолетней традиции в этой деревне, близкой к небу. Творящееся непостижимо уму, молитва бессмысленна и не существует. Слёзы ещё сильнее охлаждают лицо и озноб стучится в голову.

Тело одеревенело. Ты чувствуешь запах приготовленной мести. Она ледяная, как дыхание жнущей косой, как души смертельных врагов, как осколки воды для умывания. Медлительный метроном отстукивает удары в такт единственному, пока не затронутому холодом, органу. Ты гадаешь, успеешь ли досмотреть этот неспешный, тягучий фильм, этот зимний готический вестерн, предоставляющий разглядеть, обдумать совершающееся на экране, до полного превращения. Ты знаешь, что динамичность была бы губительна и могла привести к преждевременному оледенению. Но торжественные звуки орга́на прорывают мёрзнущую преграду и высекают искру в сердце. Это частичка огня героя. Огонь в груди благодарен, он проникает в каждого, кто пожелает быть им согрет. Жаркое пламя разгорается быстро и оцепенение отступает. Ты свободен – ты живёшь.

Тук-тук, тук-тук, тук-тук. Гонящий кровь по твоему телу личный метроном жизни размеренно отсекает от нее секунду за секундой. Мысли затормаживаются, движения становятся вялыми. Говорить все труднее, и по телу проходят волны дрожи, которые невозможно унять. Тук-тук, тук-тук, тук-тук.

Холод захватил эту съемочную площадку. Он заглядывал через плечо оператора, суфлировал из промерзших углов и глубоких сугробов, шептал на ухо композитору, листал порывами ледяного ветра сценарий, выметая лишнее. Оставляя лишь то, что следует подавать холодным. Он превратил повествование в ледник, сходящий неторопливо, но неотвратимо. Задал темп, как сделал это главный герой, запустив свой метроном. Слил в одну «симфоническую поэму для ста метрономов» замерзшие, почти мертвые души персонажей, и биение сердец зрителей.

Тук-тук, тук-тук, тук-тук. Ты не понимаешь, куда бредешь, едва переставляя ноги. Кожа бледнеет, сквозь нее четко виден узор вен. Затылок сжимает тупая боль, голова кружится, а мышцы начинают скручивать судороги. Тук-тук, тук-тук, тук-тук.

Холод - великий художник, играющий с цветами. Покрывающий землю густыми мазками, превращающий все в белое, черное, серое, синее. Оставшиеся в фильме островки тепла, цвета и света становятся яркими контрастными пятнами на его полотне, лишь подчеркивая холодность и приглушенные тона всего остального. Но и они отступают, сжимаются в колючем воздухе. И даже свет белеет. Холод убирает все отвлекающее, скрывая лезвия травы под копнами снега, срывая с деревьев листву и оголяя черные ветви. Он расставляет акценты. На героях, их эмоциях и словах. Актеры смерзаются со своими образами, обтесанными холодом-скульптором. Их тела грубеют, истончаются, как и эмоции. Их срезает ледяное крошево, жесткое, как наждачная бумага. И выразительность приходит через отрешенность, буря через спокойствие, жар через холодность. Люди превращаются в отражение места, которое стало их приютом. Фразы становятся короче, слова – весомее, а молчание и взгляды говорят, говорят и говорят. И каждое малейшее проявление эмоций ощущается настоящей бурей.

Тук-тук, тук-тук, тук-тук. Ты почти не можешь двигаться. Воздух входит в легкие с натугой, преодолевая невидимую преграду. Он становится невыносимо тяжелым. Дыхание редкое и поверхностное. Сердце больше не хочет работать, оно устало, его биение замедляется. Тук-тук, тук-тук, тук-тук.

В морозную зимнюю ночь звуки становятся поразительно чистыми и громкими. Речь, шаги, бряцанье шпор или щелчок затвора. Звуки музыки. Печаль, тревога, ярость и боль – все в ней пронизано нотками отстраненности и меланхолии. Музыка вливается тонким горным ручейком в массу ледника повествования, сливается с ней и становится единым целым, броская, нестандартная для подобных фильмов, и незаметная одновременно, из-за ее идеального соответствия. Слыша ее звуки, глядя на экран – ощущаешь холодный воздух, входящий в твои легкие, как глоток ледяной воды. Набираешь его полной грудью, и не хочешь выпускать это ощущение мрачной прозрачности существования персонажей картины.

Тук-тук, тук-тук, тук-тук. Сознание периодически покидает тебя. Когда твои глаза открыты, они смотрят в никуда, зрачки не реагируют на свет. Челюсти сами собой сжимаются и разжимаются, кроша зубы друг о друга. Сердце бьется реже и реже. Тук-тук, тук-тук, тук-тук.

В маленьких городках могут жить большие ужасы. В маленьких людях умирают большие страсти. История может показаться вам старой и избитой, но какая история не стара и не избита? Название «метроном» является составным из двух греческих слов, которые можно перевести как «мера» и «закон». Иногда закон не может преодолеть то пространство, которое преодолевают люди. И они уносят с собой в притаившиеся между гор долины исключительно свое чувство меры. Но когда закона нет, мера становится понятием относительным. И тогда пишутся новые законы. И совершаются поступки, которые могут, как звуки в глубоких каньонах, затеряться во времени, или, причудливо меняя направление, создать эхо, которое в один момент вырвется на волю и, отразившись, вернется.

Дыхание стало очень редким, иногда  прерываясь совсем. Тело начинает гореть от мнимого жара и последнее, что ты делаешь, перед тем, как замереть навсегда – пытаешься сорвать с себя  одежду. Сознание покидает тебя, тьма распахивает свои объятия. Тук-тук, тук-тук, тук…

Добро и зло – лишь наше отношение к происходящему. Кровь быстро остывает на снегу. Звуки уносятся вдаль, растворяясь в воздухе. Уходят в прошлое лица и поступки. Холод остается. Он заседает в костях, в легких, в крови, что осталась бежать через твой личный метроном жизни. Этот фильм – холод. Он останется.