Когда прилетают черные птицы

Есть много фильмов, предлагающих неожиданные и свежие трактовки знакомых сюжетов.

Но не этот.

Хотя и густо замешанный на библейской и околобиблейской мифологии и оруэллианских антиутопиях, этот не предлагает и не предполагает никаких новых трактовок.

А еще в фильме нет художественных достоинств, которые мы обычно ожидаем от фильма, начиная просмотр.

Это некрасивый, эстетически отталкивающий фильм. Фильм с анимацией на уровне третьесортной компьютерной игры, с полигонами, застревающими в текстурах, с фигурами, передвигающимися «буксующей» походкой и отсутствующей артикуляцией губ. С грубыми аллегориями.

И с неожиданной, резкой, бескомпромиссной манерой повествования.

«Когда прилетают черные птицы» – инди-фильм. Со всеми сопутствующими атрибутами и свойствами.

Фильм такого рода можно считается популярным, если его посмотрит третий человек после автора и девушки автора.

Фильм, который и не предполагается к прокату и вообще к сколь-нибудь широкому просмотру. Возможно, это освобождает. От ограничений. Культурных, моральных, этических и эстетических.

И без этических и эстетических ограничений Джимми Кример создал мир, в котором возможно все –насилие, промискуитет, детоубийства, инцест, и прочее, прочее, прочее, о чем даже сами мысли мы стараемся гнать подальше. Всего этого – несомненно отвратительного, эстетически обескураживающего в фильме много.

Что же. Иногда свобода становится свободой показывать заведомые мерзости.

Впрочем, заведомые ли то мерзости или просто являются результатом наркотического бреда автора, судить не берусь. Но что можно однозначно сказать, что приемы автора просты, грубы до тошноты и действенны.

Развешаны по всему фильму ярлычки «истеричная помешанная женщина», «тварь, претворяющаяся чем-то добрым и невинным, а не тем, что она есть», «упорядоченный до тоски и тошноты городок», «неописуемая метаморфоза», «дебильные детишки», «промывание мозгов» подобно гриму в китайской опере позволяют сразу перейти к сути повествования, не отвлекаясь на долгие объяснения и достижение согласия с автором.

Убогая, схематичная картинка с триповыми элементами дает возможность зрителю додумывать видимость в меру своей испорченности.

Инфантильность, истеричность и ограниченность жителей Небес служат предельно доходчивым фоном для иллюстрации фроммовского бегства от свободы.

Ведь признайтесь, еще при прочтении аннотации к фильму, охватывает уныние – неужели еще одна антиутопия, еще одно диктатура, еще одна история про то как «власти все скрывают». О нет, что еще один мир-черно-белой диктатуры, отгороженный стеной от цветного мира снаружи? Ну неужели кому-то это может быть интересно, неужели кто-то еще серьезно относиться к этой теме после того как ее вдоль и поперек исходил Оруэлл? Неужели еще что-то на эту тему можно сказать?

Можно.

Особенно если диктатор, нарциссически навязывающий себя своим подданным, действительно, своей диктатурой и своими ограничениями действительно оберегает своих подданных. Совершенно дистопичный мирок «Небес», черно-белый, кроме плакатов с Каином (кто еще может оказаться диктатором в раю – только Каин), оказывается самым комфортным, приятным и предсказуемым местом. Местом, куда можно вернуться. Домом. И когда главный герой (ОК, один из главных героев) после вылазки за стену возвращается на Небеса, это воспринимается с облегчением.

Потому что реальность за стеной – страшная, лживая, непонятная, изменчивая, непредсказуемая, неприятная и, в общем-то, не предназначена для нашего (нашего?) существования. Черно-белая антиутопия, населенная умственно и эмоционально неполноценными гражданами, оказывается *комфортнее* того цветного обманчивого хаоса.

Тем более, что Каин оказывается человечнее, полноценнее и, если начистоту, симпатичнее своих подопечных.

Фильм наполнен большим количеством кусков, цитат и фрагментов – здесь и беззастенчивое совмещение в одном лице Сатаны и Лилит, наглое приравнивание невинности и инфантильности, издевательство над идеей жертвоприношения.

Здесь и скучающий творец, черпающий из мира материал для построения мира, благодаря чему конец истории  становится ее началом.

Здесь и плод познания добра и зла, оказывающийся по совместительству ключ к дверям восприятия.

Здесь и радостное смакование вопроса – если видимость мира обманчива – так ли уж необходимо срывать с мира покровы и заглядывать под них?

И много прочего.

Но что же черные птицы?

Птицы, конечно же присутствуют. С них фильм начинается, они двигают сюжет, они активно участвуют в событиях практически до самого конца. Черные полуграчи-полувороны. Вороньё. То самое, которое обычно слетается на падаль. С самого начала они выглядят опасно – их много, они действительно черные, они крупные, шумные, агрессивные. Естественно, они вызывают ассоциации с хичкоковским фильмом. Они идеальным образом поддерживают ощущение тревожности, неотвратимости будущей катастрофы.

Собственно, весь фильм можно смело ожидать, когда же птицы начнут *убивать*. И, признаться, я испытал удивление напополам с облегчением, когда *этого* не произошло.

Так когда, куда и зачем прилетают черные птицы? Никуда, никогда и ни зачем.

Они уже здесь. Они везде – по обе стороны стены. Они свободны в выборе того, куда перелетать и даже подручные Каина, весьма спокойно употребляющие насилие, не пытаются мешать птицам.

Птицам, которые являются последней стадией метаморфозы от личинки к человеку, от человека к демону. От демона, после насилия над матерью, – к птице.

Птица в фильме оказывается путем, пройденным до конца, до точки где, в отличие от невинных и инфантильных обитателей Небес, есть свобода и нет надежды на спасение.

И даже если не выискивать отсылки на воображаемые глубинные смысли, можно сказать, что на грани и за гранью фола, лишенный самостоятельных художественных достоинств, фильм можно смело отнести к числу визуальных экспериментов над нашим отношением к окружающему нас миру.

Экспериментом, который можно отнести к числу удачных – в этом фильме зритель неизбежно становится соавтором, получившим возможность в изобилии вытаскивать из кривого зеркала все, что захочется и сможется увидеть, потому что больше зрителю в этом фильме делать, в общем-то, нечего.