Алексей Грибов

Cоветский актёр театра и кино, педагог.

КиноПоиск: http://www.kinopoisk.ru/name/333156

Родился Алексей Николаевич в Сокольниках, недалеко от товарной станции Московско-Казанской железной дороги. «В детстве у меня не было детства», — говорил Грибов. Ему шел третий год, а сестре Маше и того меньше, когда мать, работница табачной фабрики, умерла от туберкулеза. Было ей всего двадцать три года. Через некоторое время отец женился, и в доме появилась мачеха. Первый приход мачехи Леша запомнил особенно: она принесла детям по апельсину, которых они никогда не пробовали. С появлением мачехи семья стала расти: к двум детям добавилось еще четверо. Жили скромно, переезжали с места на место. Отец, Николай Грибов, имел редкую по тем временам профессию шофера.

Квалификация у него была очень высокая, вместе со своим хозяином он даже участвовал в грандиозном автопробеге 1913 года Москва — Париж. Однако его карьере мешало одно: он был любитель выпить и подолгу на одном месте не задерживался. По утрам Леша помогал отцу: мыл кузов, чистил колеса, которые тогда делались со спицами, как у велосипедов, так что в них застревали комья грязи. Отец платил за это сыну пятиалтынный. Ближе всех Алеше был дед Михаил Ефимович Грибов, перебравшийся после отмены крепостного права из деревни в Москву. Дед работал на железной дороге, самоучкой освоил сложную технику, стал машинистом, сорок лет водил паровозы. Рюмки в рот не брал. Иногда он возил внука с собой. Однажды случилась авария, Михаилу Ефимовичу обожгло паром глаза, и он почти потерял зрение. Работать уже не мог, ему дали небольшую пенсию. Отец и мачеха Алексея были неверующими, а дед — очень набожным. От деда осталась икона Николая Угодника, которую Грибов потом всю жизнь тайком возил во все гастрольные поездки. А еще возил том Достоевского с «Братьями Карамазовыми»: старик Карамазов, Эзоп и король Лир были его несыгранной мечтой.

В отцовом доме жили размеренно, скучно, рано ложились спать. А мальчика тянула жизнь со своими развлечениями — масленичными гуляньями в Сокольническом парке, праздничной толпой на Красной площади. Торговками, выкрикивавшими товар: горячие бублики, гречишные оладьи. Балаганы на Девичьем поле. Представления в «народном духе» в Манеже. Один из хозяев отца, барон Федор Кноп, летом выезжал в свое подмосковное имение на реке Сетунь и брал своего шофера с семейством. В километре от дома Кнопов, в Давыдкове, имелся летний сад с открытой сценой. В субботу и воскресенье в саду устраивали танцы, фейерверки. Из Москвы приезжали актеры. Вход в сад стоил пятиалтынный, но деньги — это еще не все. Главное — удрать из дому. Алеша прятал обувь в кустах, а сам делал вид, что ложится спать. Когда все засыпали, вылезал через окно. В этом летнем театре он увидел свой первый спектакль — «Дети Ванюшина». Больше всего его изумило, что среди лета люди ходили в шубах. В те вечера, когда убежать было нельзя, он играл с сестрой Машей в свой театр. Алеше повезло: у него были две тетки (сестры отца), учительницы. На рождественские или пасхальные каникулы они часто дарили ему билеты в театр. На «Снегурочке» в Большом у мальчика вдруг заболел живот. Пришлось уйти в четвертом акте, и он долго переживал, что не видел, как Снегурочка растаяла.

В 1916 году отца призвали на фронт — возить начальство. Четырнадцатилетний Алеша, как старший, вынужден был пойти работать. Ему дали место конторщика в управлении шелкоткацкой фабрики. Он выдавал сырье и получал готовую продукцию. Это был тяжелый физический труд — двенадцать часов в день. Он принимал и взвешивал по двести-триста пудов ткани. Жили рабочие во дворе фабрики в общежитии с огромными помещениями на 600 коек. После революции фабрику национализировали. С фронта вернулся отец, но Алеша не бросил работу. Он решал, к чему себя применить. Рабочий день сократили до восьми часов, появилось свободное время. Один из приятелей посоветовал пойти в школу-клуб рабочей молодежи на Ордынке. С этого момента жизнь Грибова круто изменилась. Днем он работал на фабрике, получая свои двести граммов хлеба пополам с овсом. Вечером — учился. Голодно, холодно, а он съедал свой бутерброд с повидлом и был счастлив. Почему-то в то тяжелое время все повально увлеклись театром, появились самодеятельные коллективы, театры-клубы, «дома игры». В школе Грибов встретил своего учителя, В. В. Барановского. Юрист по специальности, он предпочел педагогику и стал директором одной из лучших школ, где учились молодые рабочие, наборщики, печатники, граверы из Сытинской типографии. Однажды на уроке литературы Барановский прочел ученикам «Бедность не порок» Островского и сказал, что, если найдется исполнитель на главную роль, можно попробовать пьесу поставить. Алеша поднял руку и сказал, что почитает текст. Когда он закончил, Барановский объявил: «Любим Торцов уже есть, будем ставить спектакль». С этой минуты Грибов заболел театром. Во многом благодаря поддержке Барановского (занимался с учеником по особой программе) Грибов поступил в школу при 3-й студии Московского художественного академического театра и, по ее окончании в 1924 году, примкнул к прославленной труппе.

Первой значительной работой молодого актера стала роль мистера Крегса в спектакле «Битва жизни» по Диккенсу (1924). К слову, в зарубежных пьесах Грибова не занимали (за исключением этой его работы и последней ― в спектакле «Соло для часов с боем»): коренастый, широколицый, с характерной развальцей, контрастной его скороговорке, — Алексей Николаевич с выдающимся мастерством умел создать колоритный народный образ, не довольствуясь, однако, тем, что легко казался «типичным». У Грибова были свои отношения с натурой — прекрасно зная черты персонажей «по жизни», он их не копировал, а сгущал и суммировал; прокрашивал ярким и едким юмором. На протяжении первых десяти лет в театре Грибов оставался во вспомогательном составе (Михайло Головин, «Царь Федор Иоаннович», 1925; Сидоренко, «Горячее сердце», 1926; парень в «Растратчиках» и пономарь в «Елизавете Петровне», 1928, и др.). Впрочем, и в дальнейшем ему часто доставались небольшие роли, но и в эпизодах актера неизменно замечала публика, хвалили рецензенты. Грибов был мастером разнообразнейших вариантов русского национального характера — от буяна и озорника Хлынова («Горячее сердце» Островского, 1938) до немногословно-героической роли Глобы в «Русских людях» Симонова, от всепонимающего, тертого жизнью и терпеливого Луки («На дне», 1948) до жаждущего романтики дуролома Епиходова («Вишневый сад», 1944), от извитого, умнейшего Достигаева («Егор Булычев» и «Достигаев и другие») до сонного, косолапого и тоже по-своему умного Собакевича («Мертвые души», 1934). В Фирсе («Вишневый сад», 1958) и в Малюте («Трудные годы», 1946) Грибов давал два варианта готовности служить до конца, два варианта рабского спокойствия. Он с равной физической самоотдачей и острым пониманием играл Киселя — то ли юродивого, то ли наглого бродягу, лишенного всех корней спутника анархистов в «Блокаде» (1929), или деревенского старика в «Воскресении» (1930), с его стойким недоверием к любому новшеству, с его неподвижной упрямой волей — переждать все каверзы, которые он подозревал в предложениях барина. Он играл людей, хамски свободных от любых вопросов и хамски довольных своими удачами, как богатеющий при театре Мигаев («Таланты и поклонники», 1933). И он же создал цикл ролей русских правдоискателей в их политизированных двадцатым веком вариантах — Левшин («Враги», 1935), Фрол Баев («Земля», 1937).

Воспитав свой талант на эпизодах, фигуры он брал хватко, плотно и толковал исчерпывающе, позволяя угадать биографию и не нуждаясь в развертывании. Эта сознательная сжатость живого образа, конденсированность темперамента и ударность его посылов были использованы в работе МХАТ над «Кремлевскими курантами» (1942; роль Ленина Грибов, уступив ее в возобновлении 1956 года Б. А. Смирнову, вернул себе в 1966-м; играл Ленина также в спектакле «Цветы живые», 1961). Самой сложной по внутреннему рисунку, самой неоднозначной и самой глубокой из ролей Грибова осталась роль Чебутыкина («Три сестры»), которую он играл до конца дней.

Клеймом мастера и богатством его палитры отмечены позднейшие работы Грибова — роли второго мужика («Плоды просвещения», 1951), Непряхина («Золотая карета», 1957), гимназического сторожа Федора («Дни Турбиных», 1968), Райнера (телеспектакль «Соло для часов с боем», 1973). В 1973 году актер сыграл Фому Опискина в телеспектакле «Село Степанчиково и его обитатели» ― именно такую роль, о которой мечтал. В этом образе соседствовали друг с другом самые разные краски: в ней было и комическое, и драматическое, а местами и трагическое начало.

Грибов был много занят в репертуаре, играл больше двадцати спектаклей в месяц (при норме в одиннадцать), бывал с театром на гастролях в Японии, Англии, Франции, но также активно снимался и в кино, дебютировав на большом экране в 1935 году в комедии «Горячие денечки». Среди наиболее известных работ Алексея Николаевича роли отца невесты в «Свадьбе» (1944), Шмаги в «Без вины виноватых» (1945), Осипа в «Ревизоре» (1952), Неходы в «Верных друзьях» (1954); также он сыграл в фильмах «Алешкина любовь», «Полосатый рейс», «Зигзаг удачи», «Виринея». Большой творческой удачей актера стал сатирический образ Тимофея Храмова в фильме «Начальник Чукотки» (1966). В общей сложности Грибов снялся более чем в 50 фильмах.

С 1970 года Алексей Грибов преподавал актёрское мастерство в школе-студии МХАТ. После инсульта, перенесенного во время спектакля «Три сестры» на гастролях в Ленинграде, его разбил паралич. Почти три года актер был прикован к постели. Со временем восстановилась речь, он начал ходить, хотя и не слишком уверенно. В твердой памяти, в твердом сознании он даже приступил к занятиям со студентами МХАТа. Но на сцену больше не вышел.