сцены, мастурбацию на экране и явные  намёки на инцест. Но Бертолуччи не только и не столько задавался целью шокировать зрителя. "Мечтатели" - это дань любви мастера кино к магии и могуществу фильма, как искусства, попытка понять и объяснить непреодолимую  власть иллюзорных образов над умами и душами зрителей.

Конец 1960х -это время небывалого интереса к кино и расцвет киноискусства.  "Мечтатели" - о том времени, когда кино было больше, чем развлекаловка. Люди по обе стороны океана стояли часами под дождём в длинных очередях, чтобы посмотреть фильмы тогдашних владельцев дум, Годара, к примеру. Это его Бертолуччи в открытую цитирует, вкладывая в уста Изабель фразу «Я вступила в этот мир в 1959 году на Елисейских полях и мои самые первые слова были «Нью Йорк Геральд Трибюн!» И сразу же он иллюстрирует заявление Изабель сценой с Джин Сиберг на Елисейских полях в фильме-манифесте «Новой Волны», «На последнем дыхании» Жан-Люка Годара. Это было время, когда кинорежиссёров стали называть творцами. Это было время, когда закрытие правительством Франции знаменитой парижской Синематеки привело к студенческим демонстрациям протеста, которые быстро переросли в молодежные революции по всему западному миру. «Мечтатели» — это и объяснение в любви к кино, прекрасной иллюзии и вполне реальной политической силе, человеком, посвятившим жизнь искусству фильма, и насмешливая ирония над одержимыми кино-фанатами, для которых прекрасная иллюзия реальнее настоящей жизни и которые отгородившись от мира, готовы переживать и обыгрывать свои иллюзии и фантазии, углубляясь в них так далеко, что дорогу назад к реальности можно и не разглядеть. Особенно, если имеешь единомышленника, понимающего тебя до последнего, близкого на генетическом уровне, с которым у тебя даже ДНК одинаковая. Кто может быть ближе, чем близнец? 

B «Мечтателях» Бертолуччи возвратился в Париж Последнего Танго, поместил трёх юных героев, одержимых любовью к фильмам в дом, где они были предоставлены самим себе, закрыл дверь и наблюдал, как они, поглощённые только собой, своими киношными фантазиями, томлением юных тел, и свойственной молодым во все времена жаждой познания новых ощущений, абсолютно отрешились от всего на свете, совершенно проглядев, что на улицах идёт вовсю студенческая революция.  Лёгкий флирт перерастает в игры страсти, ведущие за те грани, где сигналы опасности становятся почти не различимымим. Один из троицы -Мэтью, юный наивный американец -провинциал, студент-киновед, которого декадентская, притягательная, раскрепощённо-развращённая двуликая Европа, олицетворением которой выступают ровесники Майкла,   близнецы-бунтари Изабель и Тео, соблазнила, поглотила, а затем и выплюнула на мятежные парижские улицы.

Чем старше Бернардо Бертолуччи делается, тем больше ему, как впрочем, и любому режиссёру, хочется, чтобы его кино было интересно новому, молодому поколению, не всегда понятному, но привлекательному в своей юной надменной отчуждённости. Оттого и лучший, самый трогательный момент в Мечтателях — приезд родителей близнецов. Обезумевшие от волнения из-за упорно не отвечающего телефона в их парижской квартире, в пижамах, на которые наброшены плащи, они всю ночь за рулём, чтобы положить конец пугающей неизвестности. И вот они входят в свой дом, безмолвно облегчённо вздыхают, оставляют деньги на столике и неслышно выходят, прикрыв за собой дверь. 

И первое и последнее танго в Париже схожи тем, что Парижа-то в них особо нет. Зато есть удушающая атмосфера замкнутого пространства, в которое герои обоих фильмов себя добровольно замкнули и где им гораздо интереснее всматриваться и вслушиваться в себя, чем в то, что за пределами этого пространства. «Мечтатели» на поверку оказывается забавным ностальгическим  кино стареющего мастера. Всё, как известно, повторяется в этом мире. Один раз в виде трагедии, другой раз в виде фарса. Трагедию последнего танго повторить нельзя, но можно с грустной  улыбкой вслушаться и всмотреться в первое. Разница в том, что юные кинолюбы из " Мечтатели " не так уж сложны, глубоки или интересны. В "Мечтателях" нет Поля — Марлона Брандо, который мог играть свою собственную игру, вполне возможно, совершенно далёкую от намерений Бертолуччи и выиграть её, поднять фильм на неслыханную высоту.   По словам  Полин Кейл,  "Последним Танго в Париже",  "Бертолуччи и Брандо изменили лицо искусства ".  Может быть, поэтому, Бертолуччи и вернулся туда, где он сам был молод, где его, по настоящему, великий фильм был рождён? Где два гиганта соединили свои таланты? Но нельзя войти в одну реку дважды, и только тень Поля — Брандо, может быть,  всё ещё витает над Pont de Bir-Hakeim, под сводами  1 Rue de l`Alboni, и в танцзале Salle Wagram.