которые рисуют нам картину. Они – кадры, которые один за другим складывают фильм. Видеоряд – призыв, картина – предупреждение, вымысел о реальности, правда обо лжи. Удары – это актеры. Каждый из них звучит иначе, и каждый пытается прорваться к нам так же, как звуки набата пробиваются через скованный морозом воздух, через стены домов и пластик окон, через шумопоглощающие стеклопакеты, сон и нежелание слышать. Словами, жестами, мимикой делятся с нами серостью обыденного зла через непротивление, через эгоизм, через доминирование сытости над долгом, страха над ответственностью, своего над чужим. Они переходят тонкую грань между актерской игрой и реалистичным отражением жизни. И потому проявляющийся в ходе просмотра спектр чувств на львиную долю зависит от того, как мы привыкли реагировать на показанные ситуации, сталкиваясь с ними в реальности.

Где же может находиться этого город? В твоей стране, в твоем регионе, за твоим окном. Кто может жить в подобном доме, который готов обрушиться в любой момент? Мы все живем в этом доме, вся планета в нем живет. И нет здесь никакой чернухи. Кто утверждает ее наличие – не видел полуразрушенных пятиэтажек, в которых вынуждены ютиться люди, греясь буржуйками и готовя на примусах. Не видел полностью соответствующих ГОСТу дорог, целиком состоящих из ям и грязи, не видел заросших плесенью больниц, которые насквозь продуваются сквозняками. Такие люди либо носят розовые очки, либо слепы от рождения, либо преступно потворствуют этому, действием или бездействием, и это кино не для них.

Вечные для России вопросы: «Кто виноват?» и «Что делать?». И пожалуй, самый главный, проходящий через всю картину: «Кто здесь Дурак?» Тот, кто в одиночестве бьет темной ночью в набат или тот, кто пытается сделать вид, что не слышит, кто затыкает уши или прибавляет громкость телевизора? БАМ! БАМ! БАМ! Удар за ударом. Знакомыми антуражами, приевшимися в жизни, опостылевшими лицами, пустыми обещаниями, словами и делами. «Дурак» бегает перед нами с зеркалом вместо экрана, но яркие клоунские краски шоу и рекламных роликов и блокбастеров привлекательнее его лаконичных и правдивых цветов и кадров, невероятно щедрых на эмоции в своей нахмуренной скупости. И ночь как время действия выбрана не зря. Тьма придает происходящему на экране камерность, ограничивает нас во времени и пространстве стенами черноты, кладет сверху на ящик, в котором мы копошимся, плотно прилегающую крышку мрака. Она привязывает и конкретизирует нашу мысль, и не отпускает до самых титров.

БАМ! БАМ! БАМ! Гремят один за другим удары. Слишком громко, слишком вызывающе для того, чтобы их дали услышать многим. Так ведь это и есть вызов, крик неживого, обращающегося к живым. Гипертрофированный образ коррупции и закостенелости чиновничества – удар. Нарочно усиленный контраст между человеком дела и людьми обещаний, между опять-таки людьми и тупой и безжалостной бюрократической машиной - удар. Удар – каждая звучащая с экрана прописная истина, которая так и не стала чьей-то персональной правдой. Удар, удар, удар!

Набат еще слышен какое-то время, но силы постепенно покидают того, кто посягнул на тихое затхлое спокойствие города. Удары становятся слабее, реже и, наконец, затихают, оставляя после себя в воздухе сквозящую пустоту. Волны мрака продолжают бесшумно плескаться между домами, перехлестывая крыши и уносясь ввысь. Центральная площадь пуста и тиха. Никто не пришел. Все слишком умны.