венценосного невротика Принца, но внимательного зрителя не объедешь на хромой мачехе: внимательный зритель понимает, что «Золушка» - это типичное взросление под бой курантов.

Конечно, те, кто смотрел ретро-сагу про злых дочерей Анну и Марьяну, руками перебирая свою фасоль, до сих пор считают, что они видели сказку про то, как Добро феерично и необузданно насилует Зло. Но внимательный зритель, глядя на то, как Алексей Консовский примеряет на себя панталоны Принца, понимает: «Золушка» именно о взрослении.

В «Золушке» нет болотных испарений Луизианы и жёлтого марева Техаса. Эстетика «Золушки» далека от пружинистых историй скандинавских нуаров. Да, искушённый зритель – «Золушка» не про Раста Коула. Зрителю предлагаются совсем иные персонажи. Например, паж Феи в исполнении Игоря Клименкова. Первые поллюции. Непроизвольные чудеса. «Я не волшебник. Я только учусь…» И глядя, как 37-летняя Янина Жеймо в образе юной 16-летней Золушки поправляет заплаты: «Я не волшебник, но цилиндром клянусь, - эта милая крольчиха больше не будет плакать!..»

Казалось бы, всё просто. Старательное перенесение на экран Шарля Перро. Старательный монтаж, медленно, но верно раскрывающий внутренний мир героини. Старательные танцы под песню про жука. Всё очень старательно. И всё это старательное как по маслу входит в историю кино.

Это с одной стороны. С другой стороны, «Золушка» скроена из бесконечных намёков на прошлое Мачехи. Поведение героини Раневской перетекает из одного в другое, из несвязанных фактов – в предопределённость. Крупные мурашки страха ползут и по зрителю, и по камерному Королевству. Именно предопределённость феминизма заставляет женских особей «Золушки» поступать так, а не иначе.

В «Золушке» психическое словно выходит наружу. Это с одной стороны. Королевство как бы заключено в осанке людей, в домах, в деревьях. Королевство говорит с нами. На переднем плане торжественное и величественное – приём во дворце, бал. А на заднем плане, у семи розовых кустов, прямо у корзины с белой и коричневой фасолью, перепачканная золой больная проказой замужества  Золушка. Как бы константа и «запечатлённое время» по Тарковскому.

С другой стороны, «Золушка» - это экзистенциальное падение Мачехи. А параллельно - путешествие Золушки в Тыкву не только как внутрь себя, но и в контексте. При этом создатели «Золушки» говорят зрителю не о некой героической традиции ( вроде «Моби Дика» с его богоборчеством), а о традиции с очень человеческой интонацией. Удачно бы замуж выйти – вот и все дела! И чтобы по любви! Да за Принца, которого можно бы под хрустальный каблучок! И чтобы все Мачехи мира разом икнули и забыли про свой стандартный макияж души! Давай, Золушка, покажи им всем свой опыт! Накорми им всё королевство!..

Что характерно, из королевства никто не выходит. Скажу больше: в него никто и не входит! Никакого внешнего зла. Зло в «Золушке» исключительно внутреннее. И внутренняя тоска всех персонажей синдерелльной истории по Чуду. Вот только взаимозаменяемые жопастые дочки Мачехи не могут покрыть неизбывную тоску Принца по тому самому Чуду. Руки Принца помнят. И не только контуры хрустальной туфельки сладкой N…

Социальное неравенство? Венценосцы и простолюдины? О чём вы! Во главу угла режиссёрша «Золушки» ставит феминистическую составляющую фильма в исполнении Фаины Раневской, влюблённость фейкового фейного пажа в Золушку и необратимый невротизм королевской семьи.

Блеск и нищета мачех-элиты, лоховатые силовые структуры Королевства, активисты эрзац-обуви – всё меркнет перед тем, что наивные зрители называют романтиками и любовями. Но внимательного зрителя не проведёшь! Внимательный зритель понимает: всё, что происходит в королевстве – это тонкий расчёт прожжённой Феи-феминистки. «Жил на свете добрый жук…» - надрываются в фильме духовые. Ага, как бы не так! Агрессивный маркетинг Лавки чудес монополистки Феи не оставляет ни малейшего шанса для героев «Золушки» преодолеть предопределённость. Крупные мурашки страха ползут и по зрителю, и по камерному Королевству. Добрые жуки рассеянно поправляют свои мокрые панталоны… Скоро… Скоро над Замком взовьются трусики Золушки!.. «Ухожу! К чёрту, к дьяволу, в монастырь!»… То ли ещё будет…

Фантомные вневременные боли крутят внимательного зрителя. Но в его распоряжении всего лишь холод хрусталя эрзац-туфельки. В распоряжении зрителя всего лишь ощущение конца идеологии Мачех и начало идеологии Фей.

- Яппи в опасности! – инстинктивно, пытаясь расставить свои личностные слова и знаки, мычит онемевший внимательный зритель, когда видит сцену возвращения Золушки во Дворец. Бытовой гротеск? Бросьте! Площадная комедия феминизма со сменой  ролей – вот что предлагает зрителю режиссура Надежды Кошеверовой и немного Михаила Шапиро. Что характерно, то, что предлагают зрителю творцы «Золушки», невозможно эмоционально игнорировать. Да, как бы чёткие герои, генерирующие чёткие смыслы при помощи монтажа. Да, как бы однозначный артикулированный вывод, которому подчиняется весь грамотно смонтированный материал картины. Да, зритель понимает, как у него начинают формироваться естественные и крепкие скрепы. Вот только ожидание Чуда – это обычное Безволие. И только.

В 2009 году чёрно-белый артхаус «Золушка» был колоризирован. Впрочем, это ни коим образом не изменило сути картины про безвольных лесничих, принцов и королей. Оно и понятно – ностальгировать по чёрному и белому – это как сказать, что Родену не хватает чёткости линий. Чёрное, белое, цветное… Внимательный зритель-то понимает, что кинематограф – это всего лишь мир теней.

P. S.

«- Что же теперь делать, маркиз?

- Танцевать, конечно!» - «Золушка», советский артхаус 1947 года.