^{Кино – это жизнь, из которой вырезали все скучные сцены.
Альфред Хичкок}

 

/осторожно, спойлеры!/

Детство

Послевоенная Италия. Известняковые полуразрушенные хибары. Разогретые палящим солнцем пустые площади и сборище старых спорщиков за кружкой пива. Соединяющие бедные кварталы грязные улицы и рассекающие по ним полуголые мальчишки. Чем заняться в такой обстановке маленькому одаренному сорванцу?

Конечно, мечтать. Отец Тото погиб на войне и они с сестрой остались на попечении молодой матери. Эти суровые недетские

обстоятельства вынуждают его быть взрослым и самостоятельным, лишают ребяческой беззаботности, но не способны отнять у него главный атрибут детства – мечту. В отсутствии настоящего, в полном смысле этого слова, детства, с игрушками и бабушками, с книжками и пирожными, Тото вынужден компенсировать его, подглядывая сытую жизнь в кинотеатре. В своей реальности он зритель, он стоит за кулисами такой жизни и смотрит на нее в щелочку. Она предстает перед мальчиком во всем своем великолепии, с голливудским блеском. Но его не смущает разделяющая эти две жизни стена экрана: натянутая полупрозрачная тряпка не в силах помешать ему перешагнуть невидимый для глаза фантазера барьер, а веселая жизнь на экране только раззадоривает и мотивирует.

Обаяние детства и ведущая за руку по жизни мечта – любимые темы Торнаторе, высказываться о которых он начал именно в «Парадизо». Неважно, в чем проявляется эта мечта: в стремлении к славе ли («Фабрика звезд»), в любви к женщине («Малена»), в творческом порыве («Легенда о пианисте»), она неизменно делает из юных героев Торнаторе хороших людей, становится способом, которым они познают себя и мир вокруг. Мотивы всего творчества режиссера отразились в его первой оскароносной работе, прославившей Торнаторе на весь мир. И сегодня, спустя 30 лет, этот романтик с Сицилии продолжает воспевать мечтателей и целительную силу мечты, переосмысливая ее в новом свете с повзрослевшими героями («Лучшее предложение»). Потому что на мечтателей приятно смотреть, за ними интересно наблюдать. Они вдохновляют своим примером нас, зрителей.

Точно так же вдохновляли герои фильмов Тото. Всю жизнь он ассоциировал себя с ними, разговаривал на их языке, связывал явления собственной реальности с миром кино. С детства игрушки и друзей ему заменили старые бракованные пленки.  Отец Тото был похож на Кларка Гейбла, война «уносит» его из семьи как раз тогда, когда в кадре появляется плакат «Унесенных ветром». Тото сравнивает себя с Марлоном Брандо. Даже свою первую девушку он видит через объектив фотокамеры и пытается поцеловать ее проекцию на стене. Все важные события его жизни происходят в кинотеатре: именно там он учится, перенимая опыт героев кино, примеряя на себя их образы. Разве не за этим мы смотрим фильмы? Школа в фильме Торнаторе показана совершенно бесполезной. Куда важнее школа жизни: она тоже часто бьет головой о стенку, но с большим воспитательным эффектом. В кинотеатре Тото обучается ремеслу у киномеханика Альфредо. Там он проходит главное испытание, когда вытаскивает из пожара своего учителя. Там приобретает первый сексуальный опыт. В «Парадизо» происходит его первый поцелуй. В каком-то смысле жизнь Сальваторе действительно была сосредоточена в кинотеатре. В определенные моменты кино прорывалось в наше измерение и переворачивало его сознание. Он переставал воспринимать события на экране как выдуманные и проецировал их на свою реальность. Детская игра, мечта, иллюзия претворялась в жизнь, «Парадизо» становился раем на яву. Магический побудительный эффект кино в действии.

 

Жизнь

Кинематограф стал отдушиной не только для Сальваторе, но и для других сицилийцев. Это не просто «единственное развлечение в городке», это способ преодолеть безрадостную действительность, уникальный шанс заглянуть за желанные неведомые кулисы красивой жизни, где все происходит по мановению волшебной палочки режиссера. Либо порыдать в платок о своей вместе с обаятельными героями мелодрам – катарсис имеет разную природу. Как и Тото, его знакомые буквально живут в кинотеатре: знакомятся, влюбляются, удовлетворяют желание и заводят детей, кормят их прямо во время сеанса и даже успевают выучить наизусть все диалоги героев. Причем зрители также воспринимают кино как реальность, отнюдь не параллельную, реализуют эффект присутствия: улюлюкают в унисон с индейами на экране, стреляют в конкурента во время гангстерского фильма, вдохновляются формами Брижит Бардо на собственные подвиги… Так «Парадизо» превращается в маленькую модель мира, катализатор, источник городской жизни. И за зрителями в зале наблюдать не менее интересно, чем за актерами на экране. Только их жизнь – настоящая. Пусть и сценарий не всегда прописан идеально.

Эта настоящая жизнь, в которую вмешивается кино, показана Торнаторе во всем многообразии. Да, на экране «Парадизо» тоже побывали перестрелки, страда лодочников, войны, но жизнь по ту сторону проекции все же куда насыщеннее. Только события в ней распределены во временной перспективе. В этой жизни мир поделен пополам: тот, что в партере – победнее, тот, что в бельетаже – побогаче. Но киномеханик возвышается над всеми слоями общества. Он – бог в мире «Парадизо»: хочет – выгоняет из рая, хочет – сыплет манну небесную простым смертным, которым не хватило места в кинотеатре. И такой мир куда справедливее. В нем киномеханик воспринимается как чудотворец, способный проецировать кино на реальную жизнь. «Дарить людям радость, счастье, надежду», - так формулирует миссию киномеханика Альфредо. Такова же функция режиссера-демиурга. Недаром в фильме звучит тема сотворения мира:

«Может быть я и не господь бог, который сотворил мир за несколько дней. Мне бы потребовалось немножно больше времени. Но кое-что наверняка я сделал бы получше, чем он».

Кино

Режиссер способен создать идеальную реальность, действующую по его законам. В жизни далеко не всегда получается так, как хочется. Об этой антитождественности кино и жизни – легенда Альфредо о принцессе и ее поклоннике. Но не стоит отчаиваться, всего можно добиться. Именно так действовал Сальваторе. Своим упорством он преодолел барьер и превратил свою жизнь сначала в напоминающую фильмы с Софи Лорен историю любви, полную романтики, завоевав сердце архетипической «принцессы» из верхнего сословия, а потом и сел за пульт управления – в режиссерское кресло. Прошел путь от зрителя до режиссера.

Как бы в подтверждение тезиса о несовершенстве созданного богом мира по сравнению с творением режиссера в фильме появляются детские гробики, на которые все смотрят со спокойным равнодушием, как на картину повседневности (война едва успела закончиться и то, что кажется нам кощунством сейчас, тогда воспринималось несколько иначе), городские сумасшедшие, социальное неравенство, бедность, беспризорники, ханжество церкви, в своем стремлении уберечь от порока паству забирающей последние удовольствия в виде сцен поцелуев, но использующей детский труд. Торнаторе сатирически изображает священника и церковь. Она явно сдает позиции, религиозное мировоззрение сменяется кинематографическим: теперь прихожане черпают надежду в кинофильмах и совершают паломничество в  Голливуд. В фильме намеренно подчеркивается контраст, обличающий детский труд: слишком маленький для своего возраста Тото в кепке не по размеру на фоне громадных гор, словно с чужого плеча церковная униформа - ряса. Пленки, которые он хватает в коробке у Альфредо – возможные перспективы развития его жизни. Мальчик жадно впитывает уроки жизни и кино, курит гигантскую сигарету, пытаясь вдохнуть в себя побольше жизненного опыта, скорее стать большим, хотя он уже давно выполняет взрослые обязанности. От детства осталась только мечта.

Жизнь Сальваторе измеряется кинофильмами. Актеры и персонажи наблюдают за его жизнью с плакатов так же, как мы наблюдаем за ними – на экране. Он взрослеет параллельно с кинематографом. Черно-белые фильмы в детстве, Жан Ренуар, затем Антониони, изобретение несгорающей пленки. Потом цветное кино, Рита Хейворт, говорящая ретроспектива – «Новые времена» Чарли Чаплина и самостоятельно крутящаяся бобина, хитроумный Одиссей как двойник методично следующего за мечтой Тото. Все это фильмы и актеры, знаковые для самого Торнаторе. Фильм носит автобиографический характер, превращается в личную исповедь режиссера. И решающую роль в этом играет хронотоп.

Это не просто пейзаж, городской ландшафт, безмолвные декорации. Это красноречивые страницы жизни режиссера, льющего слезы по своему детству. Здесь каждый сантиметр кадра, каждый закоулок способен поведать отдельную историю. Сицилиец Торнаторе обожает свою страну и признается ей в любви чуть ли не в каждом фильме («Баария», «Малена», «Фабрика звезд»), пробуждая в зрителе истинное чувство родства с итальянской культурой. Для него это оживающие на экране по стуку хлопушки воспоминания, для нас – новая информация. Но когда смотришь фильмы Торнаторе, создается стойкое ощущение, что и нам все это давно знакомо. Разве не мы бегали по сицилийским улицам с соседскими мальчишками в далекие 60-е, когда нам было по 10 лет? Не мы разбивали в кровь коленки, падая с велосипеда, и не наша мама журила за испорченные белые шорты? Кажется, что вот-вот закончится экскурсия от Торнаторе и мы сможем сами пройтись по знакомым местам, зайти в булочную, отыскать старую школу и дом девушки, за которой наблюдали, удовлетворяя подростковые инстинкты. Подкупает простодушное панибратство режиссера, с которым он обращается к своему зрителю, конвертируя жизнь в кино, а кино - в жизнь. Никакого стеснения, абсолютно ироничное отношение к себе и своей нации – именно это свойство фильмов Торнаторе делает их столь понятными и обаятельными. А музыка Эннио Морриконе – еще и незабываемыми.

 

P.S. Если вы добрались до этого места, значит, вы достойны быть отлиты в бронзе. Да, я обожаю "Войну и мир" и честно прочитала ее от корки до корки. Но это очень важный для меня фильм и я не могла не написать о нем все, что думаю.

 

@ Thu, 08 Oct 2015 23:29:29 +0300