– все это прекрасно переносится на окружение. И если ты не дистанцируешься, то начинаешь его разрушать. Свои социальные связи, общий с кем-то труд, семью. Мельком соприкасающиеся с тобой, объятым самобичеванием, жизни других людей. Героиня Николь Кидман практически не вызывает жалости. Она сама приняла решение, которое сломало ее жизнь, и продолжила принимать решения, которые сломали все вокруг нее. Нет у нее «времени расплаты», она и ее окружающие расплачиваются всю свою жизнь за ее поступок и за то, что она не способна удержать истекающий из ее мыслей яд, который пропитал существование всех вокруг нее до такого состояния, что одно единственное хорошее воспоминание ее дочери является потенциально одним из самых травмирующих для ребенка. И она не пытается «все исправить», как нам часто преподносят это в подобном кино. Она ищет катарсиса в окончательном саморазрушении и освобождении окружения от себя самой.

Ее алкогольная аскеза, ее почти подвижническое принятие боли и унижений по отношению к себе – все это лишь отражение болезненного состояния духа и мысли героини, проецирующееся на все, что мы видим на экране. Этот фильм грязный, отталкивающий, приземленно - реалистичный. Много желтого цвета, много крупных планов измученного, измененного до неузнаваемости гримом лица Кидман, много флешбэков, что логично, ведь героиня по большей части живет прошлым, а не настоящим. Давящий, протяжный эмбиент местами заунывен до зубного скрежета, но он именно таким и должен быть, чтобы не выбиваться из общего стиля. Диалоги нарочито построены так, чтобы мы воспринимали их не как грамотно поставленное действо, а как настоящую человеческую речь. Порой сбивчивую, с неловкими запинками, с паузами от мучительной невозможности сформулировать свою мысль, с оговорками и руганью. И эта нотка естественного несовершенства присутствует на протяжении всего фильма, в каждом кадре, в каждом жесте. Многие ругают картину за тягучее действие, тонко раскатанное по весьма увесистому хронометражу, но иногда такая форма повествования помогает глубже проникнуться происходящим на экране, и здесь эта формула работает отлично. Нет абсолютно лишней для подобной истории торопливости, зато в каждую ситуацию нам дают погрузиться, прочувствовать ощущения персонажей, присмотреться к ним. Герои не перескакивают из сцены в сцену, а как будто продираются через кисель летней жары, алкогольного угара, болезненных воспоминаний и физической боли. Это неприятное кино. Это тяжелое кино. Хорошее кино.

А еще оно абсолютно не развлекательное. В нем нет разудалого экшена, запредельной крутости главных героев, череды убийственных твистов. То, что ты узнаешь по мере просмотра, вполне ожидаемо, тебя мягко подводят к пониманию происходящего, не стремясь создать «вау-эффект», а просто констатируя факт: «да, это действительно было именно так. Именно это и произошло». Но эта мягкость опустошающая, она не оставляет после себя удовольствия, не приводит к катарсису зрителя, только к катарсису персонажа. Поэтому с точки зрения подачи, эта история понравится далеко не всем. И это не плюс кино, и не минус, потому что настоящее искусство не может угодить всем. Концовка удивительно контрастирует с тем, что происходило на экране все время до нее. Она дает и отбирает одновременно, и гнетущая тишина титров после нее как нельзя ярче символизирует тем, чем закончится любое разрушение, каким бы желанным оно ни было. Ради чего бы ни творилось.