телевизионную серию о дальнейшей судьбе «ребёнка Розмари». Чем же привлекла американцев лента, которая появилась на экранах 12 июня (странно, что не 6,6) 1968 года?

Польские кинематографисты даже претендовали на своеобразное первенство в раскрытии темы дьяволизма в кино, ссылаясь ещё на картину «Мать Иоанна от ангелов» Ежи Кавалеровича. Но заслуга Романа Полянского заключается не в том, что он открыл собственной работой «Ребёнок Розмари» целое направление фильмов о современном оккультизме, создал как бы моду на «экранный демонизм», а прежде всего в том, что он привнёс в эту типичную американскую ленту черты европейской культуры. Постановщик связал мистический жанр с многовековыми философскими поисками в литературе, начиная со средневековой мистерии о Фаусте. Он включил рассказываемую историю в контекст «старосветских» кинематографических традиций, заложенных Фридрихом Вильгельмом Мурнау («Носферату, симфония ужаса») и Карлом Теодором Дрейером («Вампир — Сон Аллана Грея»). Мастерски, виртуозно, блестяще использовал обозначенную лишь пунктирно в их картинах о вампирах своего рода гофмановскую манеру повествования, когда искусно сочетается реальное и иллюзорное, подлинное и выдуманное, вполне объясняемое на примитивном житейском уровне и сверхъестественное, потустороннее.

С этой точки зрения «Ребёнок Розмари» совершенен, многомерен, стереоскопичен, предлагая воспринимать изображаемый мир, как и тот, что находится вокруг нас, в амбивалентном и даже полисмысловом преломлении. Поскольку двойственность, неоднозначность и множащаяся интерпретируемость всего сущего тесно взаимосвязана с изначальной дихотомностью бытия, разделённого на свет и тьму, добро и зло, божественное и дьявольское. Вот и кино по своей сути является абсолютно инвариантным, подчас взаимоисключающим по подходу к отображению реальности: оно одновременно документирует происходящее и превращает его в безусловную фикцию, вроде бы останавливает мгновение и искусственно продлевает в момент очередной демонстрации фильма. Можно сказать, что и кинематограф — такой же плод недопустимой связи, нового грехопадения, как и дитя Князя тьмы, которое якобы должно появиться на свет (в самом сочетании слов — тотальный нонсенс!) от земной женщины, и именно это будто бы окажется давно предсказанным приходом Антихриста.

Сюжет «Ребёнка Розмари» действительно укладывается в рамки страшной, запредельной, сатанинской истории, которая непостижимым образом случилась с молодой женой нью-йоркского малоизвестного актёра Гая Вудхауса. Бедная Розмари поначалу и не подозревала о принадлежности мужа к некой секте, поклоняющейся самому Дьяволу, а в итоге сама оказалась жертвой, которая была принесена лично Сатане ради рождения его сына в облике человеческом. Но великолепно нагнетаемая Полянским атмосфера ужаса предполагает и совершенно обыденную, приземлённую, лишённую какой-либо мистики, «десатанизированную» трактовку. Впечатлительная молодая женщина, находясь в непривычной для себя обстановке и среди незнакомых людей (по данному мотиву «Ребёнок Розмари» следует считать срединной частью условной трилогии Романа Полянского про квартирантов, которая была начата «Отвращением» и завершена «Жильцом»), могла слишком обострённо и нервно воспринимать окружающую реальность, особенно после того, как забеременела и стала ожидать рождения ребёнка.

Этот фильм стал объектом своего рода культа в Америке (и ныне входит в число 250-ти самых популярных, по мнению пользователей imdb), хотя из его создателей лишь актриса Рут Гордон, сыгравшая пожилую соседку, которая вызывает наибольшие подозрения у Розмари, была удостоена премии «Оскар» за второплановую роль. Но вот в собственной судьбе Романа Полянского лента отозвалась трагически, заставив кое-кого строить глубокомысленные гипотезы насчёт материализации экранных ужасов в подлинной действительности. Спустя год после выхода «Ребёнка Розмари» на экраны США беременная жена режиссёра, американская актриса Шэрон Тейт, была зверски убита 9 августа 1969 года бандой Чарльза Мэнсона, который возомнил себя новоявленным «мессией», своеобразным «дьяволом во плоти».