наличествует определенный фиксированный момент, а «до» и «после» возникает в голове у зрителя посредством ассоциативного ряда. Но кино все же не живопись. Это искусство, имеющее протяженность во времени. Тогда, как живописное полотно никуда не торопит своего созерцателя, кино секунда за секундой становится воспоминанием. Настоящее становится прошлым, будущее – настоящим. Тарковский словно дает этому отсрочку. То, что запечатлено на пленке – ничто иное, как остановленное мгновение… чуть замедленное мгновение. Картина, которая живет, дышит, говорит…

Что касается непосредственно «Зеркала», то, помимо прочего, главной особенностью его является отсутствие привычных, выверенных законов драматургии. Да, трудно. Крепкие профессионалы, как правило, выдрессированы особенностями человеческого восприятия. Они знают, что если на тридцатой минуте не произойдет «первого поворотного пункта»(и далее – по списку), то зритель отвалит требовать свои деньги назад.
Но эта смелое решение возникло для того, чтобы художественным языком попытаться передать тонкость и глубину человеческих чувств, ощущений, мыслей, снов… Чтобы сконцентрировать внимание на богатстве человеческого воспоминания. В «Зеркале» идеи художественного воплощения максимально приблизилась к Прустовским «Поискам утраченного времени», где события текли по законам авторских ассоциаций, а никак не следуя логике восприятия искусства зрителем(в случае с Прустом – читателем). Именно поэтому индивиду неподготовленному крайне тяжело бывает воспринимать этот фильм. Особо упертые совершают данную попытку многократно. Думаю, не зря. Главное, быть может, чтобы не было слепого восхищения «сам не знаю чем, но выглядит КОЛОССАЛЬНО». Критики критиками. Историки кино? – и их туда же! Кино делают для того, чтобы найти отклик. Тарковский – не исключение, кто бы что не изобретал, используя неприличную культурологическую лексику.
Кино непривычное? Да. Непривычное во всем. Но оттого и более любопытное.

Единственное, что есть у зрителя от главного героя – это голос. Болезненный ватный голос Смоктуновского, голос человека в пограничном состоянии, всегда с хронической усталостью, с этой жалобной интонацией, призывающей к пониманию, или, может, сочувствию. А что дальше? Где же остальное? Где же герой, и где, собственно мы? Смотрим на мир его глазами? Безусловно. Фрейдистские «мать-жена». Отсутствие общего языка с обеими. Поиск гармонии, поиск взаимопонимания с ними, и с самим собой, таким, каким есть, напичканным многогранными воспоминаниями, которые накрывают волной перед серьезной нервной болезнью. Обращение к истокам, взгляд в зеркало… на себя… на свою жизнь.

Безусловно, это вопросы духовные в чистом виде. «Зеркало» не способно вызвать инстинктивный отклик. Никаких принцев на белом коне и пляжных девочек с большими прелестями. Но женщина на заборе в знакомой вязаной кофте летним погожим вечером, пролитое молоко, пожар вдалеке, гамак, качающий детей меж старых сосен… у всего этого есть запах, есть естество. Все это материя утраченного времени – не такого, каким оно было, но такого, каким мы его помним. Все это материя, апеллирующая к душе.

А еще красота. Юсов признавался, что отказался снимать этот фильм, потому что тогда не разглядел замысла Тарковского. А Рерберг разглядел. И эстетика его кадра ничуть не уступает эстетике Юсова времен «Андрея Рублева»(разве что изображение стало цветным). Возможно, потому что это во многом эстетика самого Тарковского.
Да, «Зеркало» тот фильм, где очень много автора. Потому и «авторское» кино. Но это еще не значит, что кино для умников с философского факультета. Не стоит придумывать смыслы! Нужно видеть доступные. «Зеркало» очень доступный фильм. Если только не выпендриваться, сесть и посмотреть.