равно как, скажем, и о Капоне, снято уже довольно много всего и всякого, поэтому Майклу Манну пришлось изрядно потрудиться, выбирая собственный ракурс повествования. В конце концов он решил соединить романтический образ эдакого полуробингуда с умеренно жестким реализмом кровавой войны гангстеров и федералов: как-никак то было время, когда по улицам американских мегаполисов, прежде всего Чикаго, запросто разгуливали люди с ручными пулеметами и не колеблясь стреляли практически во все, что двигалось. Конечно, в Public Enemies чувствуется дух «Бонни и Клайда». Диллинджер у Манна – эстет-авантюрист, во многом благородный (возвращает беднякам их мелочь, отказывается от предложения похищать людей и т. д.), во многом ироничный («Давно здесь живешь? – Да. Со вчерашнего дня»; «Чем ты занимаешься? – Ищу себя»; «Что тебя тревожит? – Электрический стул»), но прежде всего романтик. Временами романтическая патетика становится несколько излишней («Я ждал такую, как ты, – лунную и таинственную, словно соловей из этой песни»), однако неожиданные здесь сентиментальные излияния компенсируются отменным юмором.

– …И ты видишь в его глазах, как из него постепенно уходит жизнь. Так и сна ведь можно лишиться.
– А что вас лишает сна, мистер Диллинджер?
– Кофе.

Безусловно, для Манна его герой – не просто грабитель банков с ручным пулеметом наперевес. Это человек, пытающийся получить всю полноту жизни, причем легко и сразу: «Весь мир у наших ног, и никто нам не помешает». Человек, живущий, по его собственному признанию, исключительно днем сегодняшним, но притом верящий, что можно запросто сконструировать будущее: «А тебя что ждет? – Что сам захочу». Манновский Диллинджер – не столько бандит с большой американской дороги, сколько виртуоз игры. Он виртуозен в мелочах (ограбление любого банка ровно за 1 минуту 40 секунд – не вопрос), но он же виртуозен и в самой главной игре, игре в кошки-мышки между жизнью и смертью, причем никогда не известно, кто из этих двух кошка, а кто – мышка. Недаром лучший эпизод в фильме – тот, где Диллинджер спокойно заходит в специально созданный чикагскими правоохранителями отдел по розыску Диллинджера, прогуливается по просторному помещению, вежливо осведомляется у сотрудников, какой счет в матче, транслируемом по радио, и так же спокойно выходит за дверь.

Но, разумеется, история «врага общества № 1» – не просто красивая авантюра. Это еще и Manhattan Melodrama: в верхнюю часть кадра, застывающего вместе с горькой финальной сценой, отчетливо попадает название упомянутого гангстерского фильма с Кларком Гейблом, который Джон Д. идет смотреть в кинотеатр. И не важно, где разворачивается действие: в Нью-Йорке, Индиане, Огайо, Иллинойсе или где-нибудь еще, – все равно происходящее незримо (а иногда более чем зримо) встроено в жанр «манхэттенской мелодрамы». Даже то, что спецагент Пёрвис (Кристиан Бэйл), успешно проведший операцию по удалению Джона Диллинджера из американского организма, через год уйдет из ФБР, а в 1960 году покончит с собой. Это уже, безусловно, не ход внутри гангстерского кино – это во всех смыслах выход из него.

Vlad Dracula