тихо умирающей в своем инвалидном кресле… Атмосфера разрухи, красоты, неуюта настолько изящно и одновременно точно выполнена, что она заключает переживания, судьбы персонажей в некий кокон, и, всматриваясь в него, мы вводим взаимодействия героев ленты, сильные, жесткие, как металл, в контраст с общей бледностью, и они покрываются инеем, оттаивая только тогда, когда героиню накроет очередная тень ушедших дней, в чем, кстати, кроется печальная ирония режиссера. И музыка (композиторы - Дэнни Элфмен, Хендрик Меркенс), опустошающая, выворачивающая эмоции наизнанку… Вот такой должна быть подлинная драма - когда ты вскакиваешь, ругаешься, мечешься, закрываешь лицо руками, сдерживая слезы, задаешь себе вопросы и тут же отвечаешь на них…

На вопрос смотрела ли я фильм тяжелее я не смогу дать равнозначного ответа.

Гениально нарисован образ самой Долорес. Сильная, волевая, несгибаемая женщина, способная, однако, к хрупкому чувству. Но, конечно, сам образ персонажа не главный козырь героя непосредственно – здесь главенствует потрясная игра Кэти Бэйтс, которая не просто исполнена на высоком уровне, она тянет на себе почти весь драматизм ленты, в ее исполнении идеально всё – грубые жесты, приправленные утонченными чувствами, внутреннее кредо, меняющееся от полюса к полюсу, непреклонность и ранимость, стойкость и скромность, мука и одиночество. И, разумеется, при эксплуатации такого образа веет едва уловимым феминизмом, силы слабости женщины перед ничего не ожидающим первенством мужчины. «Долорес»-книга посвящена Нелли Рут Пиллзбери-Кинг, матери писателя (Стивен Кинг).

Другой удачно подобранный образ – образ дочери (Джениффер Джейсон Ли). Бледная, исхудавшая журналистка, у которой перманентно антидепрессанты и каждый день как битва с прошлым, только огонь в глазах да ловкость мыслей выдает в ней живое, дышащее… Но, скорее, не столько интересен сам персонаж, сколько его взаимодействие с матерью. Так странны их диалоги, нелепы ссоры, но насколько правильны действия, насколько противоречиво и сложны, и просты их проблемы… И в чем вся грандиозная уникальность «Долорес» - нам показывают реалистичные, а значит – объемные сплетения событий, но они настолько необычны, настолько оригинальны для нашей жизни, идущей монотонно, как стрелка часов, что после просмотра у меня было только одно чувство – я прикоснулась к другой стороне жизни, к страшному уроку и потрясающему созерцанию. К драме. К искусству. Несомненно. Фильм превзошел оригинал.

И последним аккордом…

Нет слабости, чтобы поддаться. Нет смерти, чтобы торопиться. Нет страхов, чтобы бояться. Ничего дорогого, чтобы отпускать. Нет хрупкого счастья, чтобы разбить… Вот оно, подлинное одиночество. И вообще, черт побери, что может быть страшнее – наблюдать, как человек отпускает и отпускает, не отражая на лице ничего, но в глубине веющих безразличием глаз все равно всплывают десятки, сотни потерь, которые превращают сердце в железобетон, а душу – в окаменелость. Ведь иногда принимать свою жизнь такой, какая она есть и с тем, что с собой несет, и есть самое правильное, дабы горе не поглотило тело и не покалечило дух. А ведь боль оставляет свой отпечаток на всем, что происходит. И почему-то невозможно развести руками, прошептав «мы все мучаемся». Это не так. Мало кто из нас вообще понимает, что такое одиночество и мука.

…И вот дом, обветшавший, прогнувшийся под грузом времени и буйством степи, все стоит и впитывает, как молодой известняк, и горе, и слезы, и тяжбу каждого дня, и все есть ничто иное, как пытка, пытка, пытка, одиночеством, как раскаленным железом… И его жительница – строгий его прообраз, искалеченная и запятнанная, но не разрушенная, как и он… Ахх, к черту прозаику! Насколько нужно быть циничным, чтобы говорить, дескать, нужно терпеть, ибо Бог никогда не пошлет нам невыносимое для нас испытание! Разве можно найти оправдание всем ужасам, что переживет человек, страшнее и омерзительнее, чем это… И знаете, что я скажу конкретно вам, любители афоризмов? Либо вашего Бога нет, либо он невыносимо жесток.

Знаю, что вы сейчас чувствуете. Ну, что ж. Ругайте, спорьте, рушьте. Ваше право.

А я буду сидеть, пожимать плечами и тихо-тихо верить, что, возможно, когда-нибудь слегка ссутулившуюся, полненькую старушку, возвращающуюся с парома среди бессмысленного хохота чаек и холодного стука прибоя, накроет более светлое воспоминание. И что, возможно, когда-нибудь ее день будет теплее, и одинокий дом растворится в солнечном свете, заглотив с собой все, что впитал.