Трон в крови

Пожалуй, ни одна из пьес Шекспира не напоминает древнегреческие трагедии с их роковой и неизбежной предопределённостью больше, чем мрачный и безысходный "Макбет".  Подобно герою софокловского "Эдипа", Макбет получает предсказание о своей судьбе из уст прорицательниц. Но если Эдип, великий страдалец, воистину не ведавший, что творил, бежит в ужасе от открывшегося ему будущего, тем самым  неминуемо его приближая, то для Макбета предсказания ведьм стали путеводной звездой на пути к цели, ради достижения которой он был готов на всё. Отождествление с главным героем,  осознанно вступившим на путь измены, предательства и убийств,  ведёт читателя и зрителя к моральному дискомфорту, а потому, адаптаторы Шекспира часто смещают акценты в трактовке образа Макбета, изображая его охваченным сомнениями, неуверенностью и угрызениями совести.

Акира Куросава, перенёсший "Макбета" в фильме «Трон в крови» из суровой Шотландии XI века в раздираемую феодальными войнами средневековую Японию, не даёт зрителям такой отдушины. Макбет, которого под именем Васидзу Такэтоки играет Тоширо Мифуне, предстаёт сильным, сложным человеком и, в то же время, нераскаявшимся интриганом, оппортунистом и убийцей, запутавшимся в паутине коварства и ослеплённым туманом амбиций. Его превращение из верного друга и храброго воина-самурая в низкого предателя, происходит на глазах у зрителя во время сцен между Васидзу и его женой, Асадзи/Леди Макбет. Как и подобает почтительной и покорной супруге, Асадзи, не смеет поднять глаза на своего повелителя.  Сидя на циновке в традиционной позе сэйдза, скромно пoтупив взор, она, на рассказ Васидзу о странном и уже начавшем сбываться предсказании лесного духа о его грядущем величии, отвечает негромким, вкрадчивым голосом искусительницы. Как змеиное жалo  он вонзается в душу её мужа и сочится ядом, размывающим грань, за которой измены и предательства уже не кажутся немыслимыми. Ho, может быть, это был голос заклинательницы, а монстры, уже давно дремавшие в душе Васидзу, только и ожидали её слов, чтобы с шипением поднять рептильи головы и вырваться наружу? Васидзу вслушивается в слова жены, не произнося ни слова. Живой кажется только неподвижная маска его лица с неистовыми глазами, в которых напряжение мысли и чувств вобрали в себя страстность и ярость красноречивых монологов.

 Эти сцены  раскрывают замысел Акиры Куросавы, решившего перенести шекспировскую пьесу на экран в традициях японского театра Но. Возникший в четырнадцатом веке и находившийся под покровительством самурайских лордов, Но идеально выражал эстетику эпохи, в которую Куросава поместил "Макбета", и его приметы можно заметить в каждой сцене "Трона в крови". Это и настойчивые пронзительные звуки флейты, сопровождающие действие, и практическое отсутствие декораций, и, в особенности, стилизованная актёрская игра исполнителей главных ролей, Тоширо Мифунэ и Исуза Ямада. Бледное, подобное неподвижной маске, лицо Асадзи обращает ее в призрака задолго до того, как она впадёт в безумие, а внутренний ад,  на который обрёк сам себя Васидзу, отражается в горящем взгляде его раскосых глаз.

Феодальная Япония с воинственным ритуалом самураев  оказалась близкой трагической поэзии шекспировских образов, а  темы лояльности, честолюбия,  тщеславия, предательствa  и неизбежности  судьбы, над которыми размышлял Шекспир в "Макбете”, полностью совпали с японскими традициями и понятиями о чести и преданности. В фильме не звучат стихотворные монологи и диалоги Шекспира, и Макбет-Васидзу не произнесёт знаменитое "Жизнь - это повесть в пересказе дурака: в ней шум и ярость, нет в ней только смысла", но Куросава компенсирует потерю оригинального Слова созданием атмосферной адаптации, над которой, подобно застилающему глаза туману, курящемуся со склонов Фудзиямы, дoвлеет мрачное настроение. Он мастерски использует  многозначительное звучание тишины, немыслимо долгие для кино паузы, беременные вспышками яростного насилия, и виртуозно играет контрастом света и теней. Так, белоснежное кимоно Асадзи резко выделяется на темном фоне дверного проёма, в котором она вдруг исчезает бесследно, подобно лесному духу, чьи предсказания оказались роковыми.

Главным эквивалентом поэтичного языка Шекспира стали редкой силы образы, созданные воображением Куросавы. Необъяснимая паника лошади во время закадрового убийства её хозяина,  внезапное вторжение стаи птиц в тронный зал, медленное зловещее приближение похоронной процессии к воротам замка, - всё предвещает неминуемое падение Васидзу и ведёт к апофеозу фильма, его финальной сцене. Oна поражает тем, насколько грандиозной и безжалостной оказалась высшая справедливость к Васидзу. Жестоко и насмешливо играла с ним смерть, растягивая последние минуты, заставляя смотpеть ей прямо в глаза, и уворачиваться в бессильном ужасе от тучи стрел, выпущенных его же лучниками. Предателю воздалось той же чашей, что и тем, кого предал он на дороге к абсолютной власти, которая привела его к полному одиночеству и окружила презрением и ненавистью, направивших последнюю, смертельную, пронзившую его стрелу.