Авиатор

Мартин Скорсезе в очередной раз доказал, что он – великий режиссер. Снятая им кинобиография Говарда Хьюза, сверхэксцентричного миллионера, продюсера и авиатора, культовой фигуры Америки 20–40-х, по-своему ничуть не менее талантлива, чем блистательная кинобиография Нью-Йорка в «Бандах Нью-Йорка», отвергнутая «Оскаром» из-за ее радикальной и бескомпромиссной правдивости. В «Авиаторе» Скорсезе удалось показать не только то, что талант одновременно велик и нелеп по своей природе, но и то, что эти величие и нелепость поддерживают друг друга, благодаря чему и являют себя миру такие экстраординарные личности, как Говард Хьюз.

Получив в наследство огромный капитал и заработав еще кругленькую сумму на буровых вышках, Хьюз почти сразу же начинает растрачивать состояние на два главных проекта своей жизни: кино и авиацию. Растрачивать, совершенно не сообразуясь со здравым смыслом и мелочными финансовыми подсчетами. На снимавшихся несколько лет «Ангелов ада», посвященных авиабаталиям Первой мировой, было израсходовано 40 километров пленки, что равнялось примерно 560 часам реального хронометража, и 4 миллиона долларов. Отсняв уже чуть ли не половину фильма, Хьюз вдруг осознаёт, что самолеты на экране движутся слишком медленно, потому что лишены фона, а фоном могут быть только облака. И вот, подобно Калигуле из пьесы Камю, пытающемуся добыть (в буквальном смысле этого слова) луну, Хьюз разъезжает по всей стране, охотясь за облаками. У входа на съемочную площадку регулярно красуется надпись: «Война откладывается – нет облаков». Но когда фильм уже снят, Хьюз видит в синематографе звуковой фильм и понимает, что «Ангелы ада» должны быть пересняты со звуком. Однако самый интересный кадр – это фигура ДиКаприо, одиноко сидящего в кресле в полутемной просмотровой комнате, где на экране неспешной чередой проходят еще не смонтированные блоки «Ангелов ада»: по его ладоням скользят маленькие самолетики, тени воздушных монстров, кружащих в схваченном целлулоидом небе, и эти самолетики дают полную экспозицию прошлого и будущего – от детской мечты до феерической паранойи.

Впрочем, «Авиатор» – не только история одной отдельно взятой эксцентрической личности, но и сатира на Голливуд, где в персонажах «золотого века» угадываются современные герои: в самом деле, трудно отличить округленно-самодостаточных Голдвина и Мейера от братьев Уайнстайнов, участвовавших, кстати, в производстве этой картины. Голливудская вечеринка, на которой Хьюз впервые обедает с Кэтрин Хепбёрн, предстает паранормальным сборищем фриков, алкоголиков и безумцев (обратите внимание на абсолютно запредельных персонажей на сцене!), да и сам «дуэт» Хьюза, берущегося за все ручки и штурвалы носовым платком или целлофановым пакетом, чтобы не подцепить чуму, холеру или проказу, и Хепбёрн, жестикулирующей как подбитый дельтаплан (Кейт Бланшетт все-таки гениальна в любой роли) и принимающей душ семь раз на дню из-за привычки потеть во время занятий спортом, – незабываемое зрелище.

Еще более незабываемое зрелище – сцена, где Хьюз доказывает комитету по цензуре, что героиня его вестерна «Вне закона», снятого по принципу «сиськи – это здорово» (конец цитаты), декольтирована в полном соответствии с американскими моральными нормами: для этого старенький профессор, имеющий отношение к математике, замеряет циркулем на распечатанных в человеческий рост кадрах обнаженные фрагменты молочных желез («объекты») знаменитых актрис в одобренных цензурой фильмах и на основе сложных научных расчетов приходит к выводу, что соответствующий «объект» во «Вне закона» не противоречит среднестатистическому моральному стандарту. Ничто не может остановить Говарда Хьюза – отчаянного романтика, презревшего деньги и ограниченность человеческой натуры, великого конструктора, талантливого продюсера, мерзкого бабника и депрессивного параноика, чья мания чистоты усугубляется периодическими дизлексическими расстройствами.

Ничто не может остановить его – даже катастрофа собственноручно испытуемого XF-11 в 1946 году, в результате которой Хьюз получил 78-процентный ожог кожи, 60 рваных ран на лице, раздробление девяти ребер, коллапс легкого, раздавленную грудную клетку, смещение сердца и т. д. и т. п. Хьюзу удается выкарабкаться из этой передряги, но его психика начинает походить на свихнувшегося мотылька возле ночной лампы: если раньше господин авиатор ограничивался в основном почесыванием ноги в ответ на протянутую для рукопожатия руку, то теперь он запирается в номере отеля, где нагишом и в полной темноте крутит собственные фильмы и расставляет вдоль одной стены бутылки с молоком, а вдоль другой – бутылки из-под молока, но уже наполненные мочой. В такой обстановке он принимает, в частности, свою экс-пассию Аву Гарднер (Кейт Бекинсэйл), знаменитую актрису и до некоторой степени утонченную натуру. Впрочем, подобные детали не мешают Хьюзу завершить строительство гигантского авиалайнера «Геркулес» для трансатлантических перелетов и во всем блеске своего остроумия оправдаться на публичных сенатских слушаниях, инспирированных конкурентами.

Но когда главный герой сворачивается голым калачиком перед экраном в номере, где снова летают «Ангелы ада», самолеты – на сей раз больше, четче и рельефнее – опять пролетают по его коже, рифмуясь с началом картины, с первым просмотром отснятых кадров. Так же как рифмуется первое слово, сказанное в фильме, – бактерицидное материнское «карантин», впитавшееся с темным мылом и детскими купаниями и потом много раз повторенное, чтобы остановить внезапно прорывающийся поток речевых повторов, – с последними словами: «дорога в будущее», которые Хьюз начнет механически произносить снова и снова, глядя в зеркало, где за минуту до этого маленький Говард проговорил вслух свою главную детскую мечту: стать великим кинематографистом и великим авиатором.
Vlad Dracula