Измена

     Theghostka и kakapo, посвящается вам, ибо родилось не без вашего подспудного участия…

Мне хотелось сделать камерную историю про свойства страсти.
Чтобы зрители, посмотрев её, задумались, как их поступки могут ранить близких людей,
толкнуть их в ситуацию, полную хтонического*, первородного ужаса.
Взоры мои обращены были, скорее, к картине «Интим» Шеро**.
Кирилл Серебренников об «Измене»

     Безликий, выхолощенный коридор. Невыразительная дверь больничного кабинета. Героиня широко распахивает её, как бы приглашая нас отнюдь не к своему рабочему месту, а в собственную жизнь. Открывает всю подноготную, снимает табу с запретных тем. Дальше не стоит ждать никаких имён или координат. Это обезличенная и обобщённая история-притча будет происходить, по словам её создателя, преимущественно во внутреннем пространстве, потому что «Измена» – больше метафизическое сказание, чем любовное. И всё же… Герой спокойно заходит в кабинет. Зябко поёживается не столько от холода фонендоскопа, сколько от неприязни к прикосновению чужих рук кардиолога, от удивления на её признание:

     - Мне изменяет муж.
     - Сочувствую.
     - Он изменяет мне с Вашей женой.

     Сердечный ритм моментально отзывается тахикардией. Мужчина поднимается и срывает с груди резиновые присоски с проводами…

     Всегда считала диспансеризацию более вредным занятием, чем полезным. «Всё так и происходит. Живёт себе человек. Думает, что здоров. Приходит на диспансеризацию и…» Не зря слоган картины гласит: «С тобой это случилось, но ты об этом ещё не знаешь». Увиденная на остановке авария словно дублирует, визуализирует аварию героя внутри, в его сердце. Дежурный поцелуй жены у порога, а что-то уже не так, как прежде, что-то сломалось, механизм измены запущен… Жена увлечённо щебечет об участке с фундаментом, а какой, к чёрту, фундамент? Он если и не разрушен пока, то дал трещину. Земельный участок? Разве что на кладбище…

     - А люди?
     - Люди? Погибли. Трое, кажется.

     (Ведь чужие беды после сегодняшней новости отошли на второй план.) И то, как жена стелет постель, накрывает на стол, разговаривает, – всё неправильно, ненатурально. А потом исступлённые, отчаянные поцелуи и объятия в постели, чтобы закрепить видимость семейного благополучия…

     Реальность героини ещё плачевнее. Когда муж закрывает дверь в ванную, не выдерживая её пристального, испытующего взгляда, ей становится душно. Если открыть окно, это не поможет. Самоудовлетворение на супружеском ложе, где лежат двое, – это уже акт протеста из крайности, отчаяния и невозможности терпеть дальше. Не замеченный мужем. Или проигнорированный?

Одиночество – это болезнь,
передающаяся половым путём.
Я не лезу, и ты не лезь.
Лучше просто побудем вдвоём,
поболтаем о том о сём,
ни о том ни о сём помолчим
и обнимемся, и поймём:
одинокий неизлечим.

(Вера Павлова)

     Героиня не хочет унижаться и наряду с этим терпит унижение бесконечно, изо дня в день, в деталях, подробностях, молча – до того часа, пока не расскажет о его происхождении второй пострадавшей стороне. И потом брошенный на землю клубок продолжит разматываться медленно, зато необратимо-фатально. Она совершит много странных, нелепых и несуразных, даже дичайших, на взгляд постороннего, непосвящённого человека, поступков: бросится поедать землю и остатки волос мужа, путешествовать по местам его «боевой» славы. Она пойдёт в дождь с распростёртыми руками, словно принимая, приглашая его в себя, растворяясь в нём без остатка, и это будет разрядкой, очищением. Она судорожно рассмеётся в метро над серьёзным вопросом, и это будет истерикой от опустошённости. Она совершит эротический выход к гробу покойного в полупрозрачной блузке, и это будет прощанием и продуманным актом великой женской мести. Похоронив и словно умерев при этом самолично, она, как птица Феникс, возродится из пепла и, пережив облитерацию души и сердца, станет нещадно сжигать других. Выстрадав равнодушие, научится любить до остервенения, до электрического тока от случайного соприкосновения двух рук на барной стойке. Перетерпев множество одиноких ночей, отдастся страсти целиком, занимаясь сексом плотоядно, как самка богомола, точно заглатывая спину партнёра, чтобы утолить лихорадочный голод, и оставляя предательские следы-метки красной помадой на его коже. Научившись курить с подачи одного человека, пообещает отучиться от этой пагубной привычки уже другому. Механизм измены в действии…

А может быть, биенье наших тел
рождает звук, который нам не слышен,
но слышен там, на облаках и выше,
но слышен тем, кому уже не слышен
обычный звук... А может, Он хотел
проверить нас на слух: целы? без трещин?
А может быть, Он бьёт мужчин о женщин
для этого?

(Вера Павлова)

     В центре сюжета – любовный квадрат, две стороны которого заменятся с течением времени на другие, а две расположатся рядом друг с другом, а не напротив. Профессиональная деформация коверкает людей по-своему, здесь же героев деформирует измена…

Мораль есть нравственность б/у,
весьма поношенное платье.
Я видела её в гробу,
она меня – в твоих объятьях.

(Вера Павлова)

     Это предельно чувственный фильм. Красота операторской работы Олега Лукичёва околдовывает, а подрагивание камеры из-за съёмок с плеча вдыхает жизнь в каждый кадр. Футуристические архитектура и интерьеры, будто сошедшие с фото из журнала «АрхИдея», так же фантасмагоричны, как само происходящее. Картина переполнена символами и лопается от них, как перезрелый плод граната. Под музыку из симфонической поэмы Сергея Рахманинова «Остров мёртвых» препарируются причины и следствия измены, а также происходят ритуально-загадочные события. Кто-то задумается над перемещением героини из одной жизни и реальности в другую, куда она шагнёт после внезапного переодевания (Серебренников: «Женщины сильнее мужчин; они, как змеи, сбрасывают кожу, после чего даже молодеют и хорошеют!»), подобно детям из «Хроник Нарнии», но без помощи таинственного шкафа:

В объятьях держишь – думаешь, поймал?
Отброшу тело, ящерицын хвост.
И то, что между ног моих искал,
тебе искать придется между звёзд.

(Вера Павлова)

     Кто-то увидит в трёх женских образах аллегоричные Любовь, Жизнь и Смерть. Но Любовь почему-то отвергнута и бесплодна, Жизнь умирает, а Смерть смеётся прямо в лицо, выглядя куда счастливее первых двух, и дарит/принимает роковой поцелуй…

     Вообще актёрский ансамбль в «Измене» – это отдельная находка Кирилла Серебренникова: немка Франциска Петри, латыши Гуна Зариня и Артурс Скрастиньш, македонец Деян Лилич, непрофессиональный российский актёр Андрей Щетинин и солистка «ВИА Гры» с русско-казахскими корнями Альбина Джанабаева. Незнакомые и преимущественно зарубежные лица актёров выглядят свежо и настраивают зрителя на камерный лад, не отягчая шлейфом предыдущих экранных ипостасей. Да простят меня служители Мельпомены мужского пола, но в «Измене» правят бал именно представительницы слабой половины человечества. Вслед за зюскиндовским Гренуем режиссёр предпочитает рыжеволосых красавиц, чья белая кожа ярко отсвечивает на киноплёнке, а медовый аромат упоителен по умолчанию. Альбина Джанабаева в доподлинном амплуа (амплуа ли?) смотрится убедительно, но всё-таки заметно уступает в игре заграничной диве – Франциске Петри. Последняя же необыкновенна: дауническо-демоническая мадонна с инопланетным взглядом. С героини, а не с любовницы, хочется писать картины. Ей хочется посвящать музыку и стихи. Если бы я была мужчиной, я бы изменяла только с такой женщиной, как главная героиня. Нет, не то. Я бы любила только такую женщину…

     Наталья Назарова и Кирилл Серебренников – соавторы рассказанной истории. Почему-то я не удивлена, что к сценарию приложила руку дама, в арсенале которой сценарии к таким кинолентам, как «Я вернусь», «Русалка», «Слушая тишину», «Дура».

     Что до Кирилла Серебренникова, то это Личность. Золотой медалист, физик, реформатор театра, апологет формы. Он не мимикрирует – меняется, ищет себя и свою историю от фильма к фильму. Его не любят на родине, обвиняя в западничестве. Оно и понятно: славянам нужны ответы, а не загадки; эмоции, надрыв, «достоевщина», а не холодная интеллигентно-рассудочная красота картинки, маскирующая внутреннее кипение страстей на самом предельном градусе. Нам бы «Цыганочку с выходом» или кипу денег – да барским жестом в огонь, а потом из него, и чтобы все кругом «ах!» да «ох!», а один – непременно в обмороке…

     - Людям не нравится скучная смерть. Скучная смерть, скучная жизнь…

     Этот фильм не показался мне скучным. Я наслаждалась им. Несмотря на IMDb-рейтинг и незадавшуюся фестивальную судьбу, критику прессы или язвительные замечания недоброжелателей. Проводя аналогии с другими картинами («Любовником» Валерия Тодоровского, «Любовным настроением» Вонг Кар Вая, «Порнографическими связями» Фредерика Фонтейна, «С широко закрытыми глазами» Стэнли Кубрика, «Богиня: как я полюбила» Ренаты Литвиновой), я оставила эту затею на полпути, поняв, что «Измена» – нечто совсем другое.

     Мне не верится, что «Измену» снял тот Кирилл Серебренников, который стал известным в мире кино после бесшабашно-ироничного фильма «Изображая жертву». Мне не верится, что «Измену» вообще мог снять мужчина. Хотя признавался же публично Флобер: «Госпожа Бовари – это я!»…

     P.S. Официальный сайт фильма: http://www.izmena-film.com

* Special for Kakapo

**Special for Theghostka

В качестве эпиграфа:

«- Вспомни Фрейда.

- Он еврей?

- Да! А. Ф. Лосев…

- Он философ?»*

«Измена» Кирилла Серебренникова – это не кино. Нет, не так. «Измена» Кирилла Серебренникова – это кино не для зрителя-простофили. «Измена» - та ещё кинематографическая штучка! Вещица будь здоров! Как говаривал Кант, вся в себе! «Измена» -  это чистый кинематограф: картинка, цвет, кадр… Жаль только, что это всё это не для зрителей-простофиль. Эх, Иммануил, Иммануил! Что же ты сделал с априорными формами рассудка и чувственности Кирилла Серебренникова!..

Серебренников – плоть от плоти твоей, Мельпомена! Именно поэтому «Измена» не для простого зрителя. Ведь простому зрителю что нужно? Да немного – час простоять, да другой продержаться! И помогают зрителю-простаку в этом эмоции и простые человеческие истории. Простому зрителю интересны именно люди. Люди, пропитанные чувствами без подделки, люди с ощущениями невозвратимости потерь, краткости мгновений. Люди, пропитанные реальной жизнью. Именно люди, а не знания, теории и явления. Знания и теории рождаются людьми, а явления являются продуктами человеческой жизнедеятельности.

Театр – другое дело. Там правят бал не люди, а их образы и поступки. Вот только искренность театра в формате полотна экрана становится фальшью, искусственностью и наигранностью. Именно такой и получилась кинематографическая притча «Измена». Типа некая совокупность моноспектаклей от режиссёра Серебренникова. Типа игра одна, но у каждого – свои погремушки. Типа Благая Весть от Кирилла. Которая при ближайшем рассмотрении оказывается не Благой, а истеричной. И не Вестью, а психопатической рефлексией. В формате театральной постановки.

Дело в том, что Серебренников – театральный деятель от школьной скамьи до нынешних своих костей и мозга. Но деятель не простого классического театра, а театра «другого». В настоящее время Кирилл Серебренников гуру «Гоголь-центра» - театра, существующего как бы в диалоге с реальностью, но создающего реальность исключительно внутри себя. Реальность, в которой напрочь отсутствуют точные цели.

Кирилл Серебренников: «Мне кажется страшным иметь точную цель, ведь если ты её достигнешь, жизнь кончится...» 

Вот это всё и сыграло злую кинематографическую шутку с третьим полнометражным фильмом Кирилла Серебренникова.  Как же был прав Эдмонд Гуссерль, утверждавший, что «объективность принадлежит к опыту и к закономерностям данных в опыте связей природы»! А «схватывание и удержание сознанием какого-либо предмета не означает схватывания объективности. И не означает усмотрения объективной действительности».

Объективная действительность – это жизнь. «Измена» - это зона смерти. Впрочем…

Вот что сказала Альбина Джанабаева о своей героине: «Я представляла, как она живёт, какие у нее отношения с мужем, как она воспитывает ребенка. Могу сказать, что для себя полностью её оправдала, все её поступки. Она – реальная, живая женщина… Я не могу её судить. Мы все живые люди, у каждого может случиться увлечение, страсть. Особенно, когда за спиной годы совместного, семейного быта. В этом случае всегда нужен какой-то всплеск, выброс, который вернет нас к жизни, к эмоциям. Конечно, семья – слишком большая ответственность, противовес. Но стабильные отношения часто становятся рутиной, от которой хочется сбежать. Поэтому я не осуждаю свою героиню, поддерживаю и оправдываю во всем…»

Героиня Джанабаевой – это жена героя «Измены» в исполнении македонца Деяна Лилича. Жена, которая изменила герою Лилича с мужем главной героини фильма, которую замечательно исполнила немка Франциска Петри. Изменить-то изменила, вот только, как говорится, недолго музыка играла.

Нет смысла ходить вокруг да около Петри. Её героиня – взрывная смесь истерички с психопаткой. Это не спойлер. Это факт. Холод. Выедание своего мозга и чувств изнутри. Самобичевание и лелеяние своего унижения. Отчаяние. Активная фаза психической болезни, выдаваемая за страсть. Мучительный путь к финалу. И пустота…

Больная самка богомола разбила калейдоскоп структурных взаимосвязей. Симметрия семейных узоров исчезла. На смену реальной жизни пришёл холод ирреальности. А реальность понятия «мы» сменило ирреальное одиночество понятий «я», «он» и «она»…

Измена – как явление. Как следствие явления - метафизика мучительных перерождений. И попытки выдать нестабильность психики за любовь. Неспособность здраво разобраться в собственных чувствах и неспособность понять, что в семье никто не является чьей-либо собственностью.

«Дон Кихот! Вдохни всей грудью живительный воздух жизни и задумайся над тем, как ты должен прожить её! Не называй своим ничего, кроме своей души. Люби не то, что ты есть, а то, каким хочешь и можешь стать!»**

«Измена» Кирилла Серебренникова – это кино не для зрителя-простака. Замысел - хорош. Итог – пшик. Изначально неплохой плод «Измены» был разрезан на множество долек. Полотно «Измены», как говаривал Салтыков-Щедрин, «всё до последней нитки растащили»: на красоту кадра, на метафоры, на смакование интерьеров гостиницы «Свежий ветер» в Яхроме и «Олимпийца» под Химками, на поиски точек узнавания вне реального…

И всё это практически без динамики – как внешней, так и внутренней. То, что можно делать в театре - а делать в театре Кирилл Серебренников умеет - на экране получилось безжизненными потугами.  Подтверждение тому – музыка. Дело в том, что музыка фальши не терпит. Хоть попса, хоть арт. Она либо живёт с изображением, либо нет.

Кирилл Серебренников: «Я искал «музыку измены». И единственное, что я нашёл – это «Остров мёртвых» Рахманинова, такую вагнеровскую музыку, которая никак не может разрешиться»

К сожалению, не разрешился и Серебренников. Нет, не так. К сожалению, не разрешился и Серебренников картиной для простых зрителей. Для фестивалей – да. Для эстетствующих синефилов – да. Для личного синема-портфолио – конечно же, разрешился.

Как набор арт-клише и вербальных клише-катализаторов – «Измена» удалась. Как срез мира, отрицающего существование простого человеческого счастья – «Измена» имеет право быть. Как исследование процесса систематического возбуждения у женщин-врачей и женщин-следователей неких особых зон, устланных в равных пропорциях корпускулами одиночества и корпускулами Краузе – «Измена» замечательна! Особенно, если была бы в формате короткометражки.

Конечно, красоту кино-языка «Измены» оценят не только эстеты-синефилы, но и специалисты от кинематографа. И те, и другие, возможно, даже начнут сопереживать героям «Измены» и размышлять об их нелёгкой судьбе… Ах, мол, ах! Что, мол, за прелесть эта «дауническо-демоническая мадонна»! Ах, мол, ах! Вылитая, мол, «Снежная Королева, из сердца которой внезапно вытаскивают осколок слова «Вечность»» и всё такое…  

А вот простым зрителям при просмотре «Измены» ловить, как говорится, нечего. Нет, им тоже можно попытаться найти в «Измене» кучу символов, аллюзий, разного рода посылов и рекомендаций наморщить лобик… Только всё это будет являться для них принудительной кинематографической мастурбацией. И только.

Впрочем, отношение к мастурбации в обществе было и остаётся неоднозначным. Равно как и к авторскому кино.

P. S.

«Режиссёр Кирилл Серебренников и оператор Олег Лукичёв отсматривают материал…

- Поцелуй в диафрагму, попса, - комментирует оператор. – У нас кино про любовь и смерть.

- Один кадр – е…ля, другой – труп… - переводит Серебренников….

- Пойдем на улицу, у нас там олень! - таинственно заявляет художник Ирина Гражданкина.

Я допытываюсь:

- Живой олень? Олень как метафора? Поэтический образ, проходящий по кадру на манер белой лошади?..

Олень оказывается шашлычным мангалом авторства некоего кузнеца из Волгограда: шампуры ему засовывают в брюхо, огонь разводится под хвостом. Объект стоит девяносто тысяч рублей, так что группа взяла его напрокат и установила возле аллеи, на которой снимают очередной проход героини. Я подхожу в тот момент, когда реквизитор с помощью спрея для мытья стёкол наращивает на олене дополнительные сосульки.

- Как будто он блевал, - комментирует подошедший вместе со мной директор съемочной группы. - Давай в глаза попрыскай - пусть ещё и плачет. А то как-то маловато льда…» - Ольга Шакина, «Как снимали фильм «Измена»»

______________________________________

* - Псой Короленко

** - «Человек из Ламанчи», мюзикл