хлеб.

Пресытившись апокалипсисом всех форм и размеров, мы жаждем более изысканных «угощений» - больше разрушений, страшнее теории, круче спецэффекты. А Бойл вместо прибыльной эксплуатации популярной темы взял и ушел от классического образа зомби, наполнил фильм Мыслью. Словно дал глотнуть свежего воздуха. В этот раз человечество имеет дело с мутировавшим вирусом бешенства. Способ заражения куда проще - нет необходимости даже в укусе, а сами «бешеные» дурные и резкие, как удар серпом. Это существенно меняет динамику фильма, делает его более быстрым, усиливает ощущение опасности. Наверняка, создатели игр «State of Decoy» и «Dead Island», а также книги и фильма «Мировая война Z» во многом отталкивались именно от творения Бойла при создании образа зомби.

Ощущение запустения и заброшенности, медленно, но неотвратимо умирающего мира, переданы замечательно.  Пустынные улицы, по которым ветер гоняет мусор, как перекати-поле по прерии. Окна, неестественно зияющие на стенах домов, как пустые глазницы черепов. Тоска, одиночество и угасание - вот основные мотивы вступления фильма. Тревожная музыка постепенно взвинчивает темп повествования и идеально вписывается в происходящее на экране. В принципе, она здесь настолько хороша, что ее можно рассматривать как отдельное произведение, в полном отрыве от видеоряда. И это при том, что это не популярные хиты современности или каверы известнейших шлягеров.

Точно так же метко попали в свои образы и актеры. Очень хороши, и явно на своем месте Брендан Глисон и Наоми Харрис: они ни капли не переигрывают, и при этом эмоционально вовлекают нас в происходящее своей мимикой, взглядом, речью. А особого внимания заслуживает  Киллиан Мерфи, чья необычная внешность с равным успехом может позволить ему сыграть и маньяка-психопата, и хиппи-пацифиста, снимающего котят с деревьев. У него легко и талантливо получается показать потерянность, опустошенность в первой части фильма и дикость во второй. Превращение в «бешеного», пусть в переносном смысле. Боль и ярость хлещут с экрана, усиливаемые болезненным и одичавшим видом, когда он из загнанного животного превращается в хищника. Нам вообще подкидывают одно сложное решение за другим, заставляют примерять шкуры героев, думать, как бы мы смогли поступить на их месте - хватило бы сил, воли? Одиночество, смерть близких, предательство и крайняя жестокость - не то, чего мы ждем от жизни каждый день.

Но фильм не про конец света и не про «бешеных». Есть в нем существа гораздо более опасные, чем они. Эти существа технически оснащены, вооружены, обладают изворотливым хищным умом и их коварство не знает границ. Они готовы с крайней жестокостью миллионами уничтожать себе подобных. Они упиваются даже малой толикой власти, которую удается заполучить и превращаются в монстров, когда чувствуют вседозволенность. Это люди. Именно их поступки вызывают самое искренние отвращение. «28 дней спустя» далеко не первый кинофильм, эксплуатирующий эту тему, но один из самых запоминающихся. А что бы вы сделали, получив власть над группой выживших? Превратились бы в доброго лидера, или в тирана, который воплощает в жизнь свои нереализованные садистские фантазии? Во владельца личного гарема, вернувшись в подростковые тестостероновые мечты? Отсутствие ответственности, давления государственного аппарата принуждения, общественного мнения, официальной морали, способны дать человеку проявить его истинную сущность. Он сможет  выплеснуть все, что копилось в нем в годы ограничений. Мы и сейчас готовы рвать друг друга, прикрываясь чем угодно: политическими и религиозными мотивами, вопросами морали и нравственности и прочим. Вот и поднимает Бойл вопрос - будут ли еще актуальны существующие сейчас нормы и догмы, когда мир покатится в ад, или они все отпадут, как рудименты, на самом деле чуждые нашей сущности. Если говорить в целом, то «проба пера» Дэнни Бойла  в жанре зомби-апокалипсиса получилась настолько удачной, что стала источником огромного количества заимствований для других произведений индустрии развлечений, а еще поводом лишний раз задуматься над сущностью отношений между людьми и сдерживающими нас рамками. Все-таки, человек человеку волк?