лиц, наделяя глубокой индивидуальностью и собственным мнением. И, тем не менее, заигрывает с восприятием этой двойки как чего-то единого целого, постоянно обыгрывая это в диалогах. Развязка предопределена самим названием, и они упорно идут к ней, но почему? Вот и появляется на сцене вопрос о свободе воли, о предначертанности, ведь не зная ничего, строя догадки, играя в вопросы и ответы, будто в бадминтон, они продолжают продвигаться по полотну этой истории к неотвратимому концу.

- Жуткая резня, восемь трупов.
- Шесть!
- Восемь! (с)

Слова о страхе перед предопределенностью, замаскированные беседой о постоянном падении монетки «орлом» вверх, звучат уже в самом начале. Этот момент, кстати, был процитирован в не так давно вышедшей игре BioShock Infinite, где тем же самым занимались брат и сестра Лютесы, на создание образов и диалогов которых явно повлияло произведение Стоппарда.

Еще одним мотивом проходит через фильм тема смерти, ее неотвратимости. Она существует для всех - королей, принцев и ничтожеств. Но отрицается ее романтизация, подвергается публичной порке всеобщий интерес к ней. Стоппард, в лице упоминаемых актерами безымянных зрителей, которым милее всего казни, убийства, инцесты, изнасилования и геноциды, указывает пальцем на наше общество. Не превращают ли потребительство, цинизм и черствость окружающие нас человеческие трагедии в тот самый пресловутый фарс?

Повествование фильма нарочно рваное - то мы с героями в лесу или на дороге с актерами, то в Эльсиноре, а тут вдруг - уже на корабле, с Гамлетом, отправленным в Англию. Стоппард расставляет акценты, нарочно часто оставляя за бортом то, что выведено на первый план у Шекспира, предлагает нам додумывать, вместо того, чтобы все разжевать и выдать готовым. Некоторые события и вовсе изменены, но здесь нет ничего плохого. Ведь это не экранизация «Гамлета», и творец имеет право на отступления в рамках своего замысла. Однако, герои в любом случае обречены, снова и снова, когда поднимается занавес и пьеса повторяется. А чем дальше, тем больше кажется, что лишь персонаж Ричарда Дрейфусса знает все наперед.  Что все происходящее - порочный замкнутый круг, и Розенкранц с Гильденстерном вынуждены строить догадки, терзаться сомнениями и дергаться в тенетах вновь и вновь разыгрываемой истории, как мухи в паутине.

Сами добивались.
Меня не мучит совесть. Их конец -
Награда за пронырство.

Почти все внимание зрителя в фильме принадлежит троим актерам, талант которых не вызывает сомнений. Ричард Дрейфусс, Тим Рот и Гэри Олдмен - лицедеи, идеальные притворщики, которые могут не играть, а проживать роли, примеряя на себя судьбы, как костюмы. Их диалоги заставляют мозги вскипать в попытке понять смысл очередной метафоры. Нам кажется, что мы видим истинную суть сумасшедших споров и иносказаний, но Стоппард играет с нами, заставляя скрежетать шестеренками в голове, предполагать и строить собственные выводы, при этом явно не выдавая вложенного им в фильм подтекста.

Все приходится принимать на веру. Правдиво только то, что принимается за правдивое. Такова плата за существование. Человек основывается на предположениях. (с)

Мы видим не декорации фильма, а театральную сцену. Обстановка и костюмы играют сугубо вторичную роль. Можно было переодеть героев в наряды нью-йоркских яппи и перенести действие на Манхэттен, суть здесь не в этом. На первом месте здесь «Слова, слова, слова…» (с), которыми жонглируют персонажи и которые легко могут возносить к вершине власти, ранить и даже убивать. Даже будучи неподвижными, герои все равно находятся в движении - их мысль и их слова никогда не стоят на месте, а жесты порой говорят куда больше, чем произнесенные реплики.

Так о чем же все-таки этот фильм? О фатализме и свободе воли, о смерти и жизни, о судьбоносных решениях и о том, что все в мире повторяется. Он очень о многом, и все равно в самом конце звучит именно эта фраза фраза:

Должно быть, был момент, тогда, в самом начале, когда мы могли сказать - нет. Но мы как-то его упустили. В следующий раз будем умнее… (с)

А ведь в жизни следующего раза может и не быть.