Родня

Нерв старых Михалковских фильмов можно почувствовать задолго до начала развития истории. Его герои сразу обнажают пограничное состояние между нервным срывом и призрачной надеждой, что вот-вот все наладится. А оно ведь – о как! Не налаживается. Потому как автор прекрасно знает, что жизнь-то хитрее нас, и устанавливать повсеместно свои порядки – не получится.
Не свезло и Марье Васильне попасть в мир, который(гляди ж ты!) устроен не так, как вроде «должен быть устроен». Взрослая дочь курит и бьется в истериках, внучка выражается, зять больше не живет дома, а в телефоне – Гена. И какая может быть любовь в ее-то возрасте?! Не – так люди не живут! "Девушка, у Вас что, женских коек, что ли нет? А то посадили меня с этим".
Вот и начинает проявляться тот самый нерв фильма. Заворачивается какая-то несуразная беготня, сумбурные споры и выяснения отношений, стихийное слияние звуковых потоков. И все это замешано в круговорот современности. «Родня» наполнена приметами времени – яркая черта этой картины. Ты все время подглядываешь за сегодняшним днем. Ну, или, вернее, тогдашним))). И здесь подкупает удивительная смелость в иронии над повседневностью, которая не особенно свойственна советским фильмам этого жанра. И еще – потрясающая свобода во всем свободного автора, который может увлечь тем, чем, казалось бы, сегодня увлечь нельзя. С его полетами в никуда, в тишину, в незамеченные пространства уходящего дня, со случайными людьми, возникающими на считанные секунды, словно эскизы к большому произведению, с бесконечными общими планами, которые охватывают все, что можно охватить в эту минуту, с его героями, которые где-то «вот-вот», постоянно на грани, постоянно доказывают свое право на личное жизненное пространство.
Нет, это еще не глянцевая картинка «Сибирского цирюльника». Это – киноправда. Правда жизни, правда человеческого существования. Здесь смеются так, как действительно смеются люди, и плачут так, как действительно плачут. Здесь еще нет четкой голливудской субординации между звуком, изображением и режиссурой. Здесь все еще подчинено тонким ощущениям настоящего художника, который умеет зачерпнуть немного реальности и создать из нее шедевр.
Помимо прочего, фильм еще и удивительная работа(если не лучшая) великой Нонны Мордюковой. С наивной откровенностью ее героини трудно спорить. Она одновременно и смешна и удивительно прекрасна в своих проявлениях. Ей невозможно не верить, с ней невозможно не переживать. Показалось, что в своих обостренных чувствах и не придуманной правде бытия она перекликается с героинями итальянского неореализма. У них – Анна Маньяни, а у нас она вот такая – Нонна Викторовна. Или нет – Марья Васильна, Маруся, которая не дает продохнуть в своей страстной напористости, а сама испугалась любви, потому как «какая может быть любовь в ее-то возрасте?!»