Костница

В самом центре Европы, в семидесяти километрах от столицы Чехии, Праги, в местечке Седлице, по сей день стoит готическая часовня под названием Костница, интерьер которой полностью создан из человеческих костей. По подсчетам антропологов, на внутреннее убранство пошли останки почти 40 тысяч человек. Первые захоронения в склепе Седлице восходят к страшным временам эпидемии чумы (Чёрной Смерти) середины 14-го века. Позднее, к ним добавились погибшие в эпоху религиозных гуситских войн начала 15 столетия. 

 

То, что Ян Шванкмайер получил в 1969 году официальный заказ на создание кино-документа об уникальном чешском памятнике истории и культуры, не вызывает ни малейшего удивления. Кто, как не Шванкмайер, мог создать достойный кино-портрет мрачного и будоражещего воображение и душу мемориала торжествующей, всё-разрушающей смерти? Уже тогда, более 40 лет назад, Шванкмайер был известен как самый оригинальный и талантливый чешский режиссёр — мультипликатор, соединивший совершенно разные творческие методы в своей работе. Нон-конформист, открыто объявивший себя «воинствующим сюр-реалистом», он с первых же фильмов, выказывал интерес к демонам неосознанного и призывал вернуть «иррациональному» подобающее место в человеческом сознании. Стилистически, фильмы Шванкмайера и до, и после «Костницы» впeчaтляют богатством и разнообразием выразительных средств. Он вводит в привычное кино-пространство кукол и гигантские марионетки, щедро использует коллажи, рисованную и пластилиновую анимацию. Смешивая и высвечивая разнообразные объекты в гармонии и контрасте, Шванкмайер буквально вдыхает в них жизнь, оправдывая своё прозвище «Пражский чародей». В его коротких фильмах куски сырого мяса томно прижавшись, танцуют знойное танго. Безобидный вязаный носок вытягивается в шипящую, угрожающую змею. Два бесформенных комка глины принимают человеческие очертания, тянутся друг к другу в чувственном томлении и расплавляясь в страстном объятии, сливаются в единое целое, производя на свет новый, маленький комок, моментально заливающийся плачем. В другом фильме, комки глины, втиснутые в тесный ящик, начинают превращаться в части тела и собирать себя в человека, иллюстрируя единство творца и его создания, которому в конце концов становится тесно в заданных пределах. Это идеальная метафора творчества самого Швнакмайера, который, подобно своему кумиру, Луису Бунюэлю, включал в фильмы свои собственные страхи, фобии, и диссидентские взгляды. 

 

Десятиминутную полу-документальную хоррор-короткометражку «Костница» (1970) отличает от других работ Шванкмайера полное отсутствие анимации. Он использует только документальные кадры и контрастный монтаж, чередующий статические изображения и неторопливые наезды камеры со взрывами мгновенно сменяющих друг друга образов, заснятых в немыслимых ракурсах и создающих полную иллюзию вечного движения. Шванкмайер справедливо полагал, что образы Седлецкой часовни-костницы и атмосфера, которую они создают, настолько выразительно мрачные и жуткие сами по себе, что дополнительные эффекты ничего нового не добавят. Темы старения, разрушения и смерти захватывают со вступительных кадров фильма: старик медленно крутит скрипящие педали велосипеда на ухабистой дороге, ведущей к ветхой часовне; в глазнице каменного черепа, мимо которого проезжает велосипедист, притаилась улитка — известный, но от этого не менее пронзительный, сюр-реалистический символ вечного круговорота жизни и смерти. 

 

Вступая под своды часовни-склепа-музея, зритель присоединяется к семи-минутной экскурсии, которую ведёт для группы школьников младших классов смотрительница музея. Не будучи экскурсоводом-профессионалом, она проработала в костнице около полутора лет, следя за порядком и отмывая надписи, сделанные на костях шариковыми ручками туристов, решивших приобщиться тaким путём к вечности. Это из её воодушевлённого рассказа посетители (и зрители) узнают, что в 1870 году, владелец местных земель, граф Шварценберг нанял искусного резчика по дереву, мастера Франтишека Ринта для того, чтобы как-то упорядочить залежи костей, накопившихся в склепе за долгие столетия. Ринт, его жена и двое детей практически жили в склепе, разбирали кости, чистили и мыли их. Ринт сверлил в костях дырки, продевал через них медные провода и следуя за своей фантазией, соединял их в причудливые предметы и орнаменты. Убранство включает кресты, дарохранительницы, гирлянды, пирамиды из черепов. Ринт выложил из костей фамильный герб Шварценбергов. Как истинный художник, он оставил свою подпись — имя и дату начала работы, 1870, выложенные на стене рядом со входом в костницу из единственного материала, бывшего в его распоряжении — человечеких костей. Самой известной работой мастера Ринта, вызывающей у посетителей восторг, смешанный с оторопью, стала огромная люстра-канделябра, в которую входят все кости человеческого тела, закрепленная на потолке зажимом из человеческой челюсти. Гид с гордостью сообщает, что правительство США предложило правительству Чехословакии продать люстру за $100, 000, но предложение было отклонено. Рассказчица часто останвливается, чтобы пристыдить школьников, чьё внимание быстро рассеивается, и они норовят украдкой потрогать кости, украшающие стены или быстро оставить автограф на одном из черепов. Дети (к счастью для них) не понимают и не принимают окончательной финальности смерти, не осознают её грозного величия, и не испытывают трепета, который приходит с возрастом, гораздо позже. 

 

Во время рассказа, камера Шванкмайера, единственный предмет, которому режиссёр позволил свободное движение под сводами Костницы, как загипнотизированная, всматривается в это артистичное, хранящее вечное молчание, но от того ещё более мрачное Memento mori и, то неспешно фиксируя внимание на отдельных предметах, то, как безумная, взлетая под немыслимыми углами к самым сводам, запечатлевает никогда не заканчивающийся триумф смерти. 

 

После того, как экран опустел, в голову приходит много мыслей, приличествующих посещению (или кино-посещению) этого единственного в своём роде музея смерти. И то, что жизнь так коротка, и что всё пройдёт и все пройдут, и оставь надежду всяк сюда входящий… Но затем начинаешь невольно размышлять о том, какие восхитительно-жуткие фильмы ужасов можно было бы снять, используя Костницу как съёмочную площадку, и вдруг осознаёшь, что лучший из таких фильмов ты только что посмотрел.