Интим

   К определенному возрасту из половых органов наиважнейшими становятся глаза. И если в молодости просматривание эротических фильмов является лишь прелюдией к более активным и целенаправленным действиям, то на закате жизни подсмотренные образы все чаще замыкаются в себе и становятся самодостаточными. Вот и мне захотелось потешить свое воображение, когда я увидел постер к фильму ''Интим''. Сплетение рук, сплетение ног… Уселся в кресле поудобнее в компании с рюмкой коньяка и ломтиком лимона, покрытым тонким слоем молотого кофе и сахарного песка. Настроился. Но уже с первых минут понял, что пахнет подвохом. Режиссер—Патрис Шеро??!! Который ''Кольцо Нибелунгa'' поставил? Который снял ''Королеву Марго''? Я попытался унять недоброе предчувствие глотком коньяка и мыслью, что великие тоже снимали эротику, и упрямо продолжил просмотр.

   В день, когда я умер, над Лондоном стояло все то же безучастное, бесцветное солнце. Люди так же неприметно сновали по улицам города. Вечером того дня они снова заспешили к своим семьям и телевизорам. Ничего не изменилось. Моя смерть стала событием только для меня.

   В жизни каждого человека наступает момент, когда пройденный путь кажется жалким и бессмысленным. Когда кажется, что прожитые годы безалаберно выброшены в черную пустоту вечности, и нет прощения за халатное отношение к своему времени и поступкам. Когда кажется, что если не изменить свою жизнь в корне именно сейчас, в данную минуту, тебе больше никогда не смочь побороть неведомо откуда взявшуюся тоску, поедающую тебя изнутри. Одни переживают этот момент легко, как банальную простуду, исчезающую после пары чашек  горячего чая с малиновым вареньем. Отмахнувшись от непонятного чувства, они продолжают бодрым шагом идти по знакомой и предсказуемой дороге. Другие нуждаются в косметических, а порой и более серьезных операциях, и, после определенного периода восстановления, начинают новую жизнь. Третьи же просто умирают…

   В день, когда умерла я, мой муж любил меня так же сильно, как и в те дни, когда я была еще жива. Он стойко играл в бильярд, дожидаясь меня с репетиции ''Кошки на раскаленной крыше''. Мой сын, моя единственная радость, сидел в зале и с восторгом детского непонимания в глазах следил за своей вдруг охромевшей мамой.  А я была уже не здесь.

   Иногда мы любим сравнивать себя с тем или иным деревом. С крепким кряжистым дубом, черпающим свою мудрость мощными корнями из темной земли. Со стройным тополем, умеющим с полушага распознать танец ветра. С плакучей ивой, не устающей разглядывать на поверхности воды свое стареющее лицо. Но, на самом деле, все мы подобны худеньким саженцам- первогодкам, которым необходимы подпорки. Убери одну—и деревце вырастет кривое. Убери все—упадет при малейшем порыве ветра.  

   Среда. Ты снова приходишь ко мне, бессловесная, пустая, со спокойной похотью в больших, по-коровьи красивых глазах. Что ты нашла во мне? Почему меня к тебе так тянет? Это не любовь, я знаю… Но когда ты со мной, я могу дышать теми островками легких, которые еще не полностью засыпаны могильной землей. А когда ты уходишь, мне кажется, что даже незнакомые люди начинают замечать меня.

   В фильме Патриса Шеро три главных персонажа. Он (Марк Райленс)—совладелец ночного бара, в один прекрасный день просто ушедший от жены и детей. Причины ухода не оговариваются, да так ли это важно? Ведь все можно прочитать в его истосковавшемся по чему-то новому взгляде. Она (Керри Фокс)—домохозяйка, жена таксиста, все свободное время отдающая самодеятельному театральному кружку. Похоже, что страшится упасть в темную бездну отчаяния, хотя на самом деле давно лежит на самом ее дне. Третий персонаж—та ''клубничка'', за которой так опрометчиво потянулся ваш покорный слуга. Интимные сцены ошеломляют своей откровенностью, необузданностью и безысходностью. После них остается чувство, что ты увидел не половой акт, а нечаянно подслушал отчаянную исповедь разуверившихся во всем людей, предназначенную не для твоих ушей.

   На столике стояла рюмка с недопитым коньяком. Растаявший сахарный песок и растворившийся молотый кофе превратили ломтик лимона в грязно-бурую неаппетитную массу. Вечер был безнадежно испорчен. Вместо любовных утех на белых простынях—чуть ли не животное сношение на полу, среди окурков и грязного белья. Вместо яркого рассказа о любви—строгое полотно об одиночестве. Изображение на постере сыграло со мной злую шутку. На нем должна была быть другая картинка—поваленное ветром дерево.