Любовь

Любовь не в другом, а в нас самих, и мы сами её в себе
пробуждаем. А вот для того, чтобы её пробудить, и нужен
этот другой. Вселенная обретает смысл лишь в том случае,
если нам есть с кем поделиться нашими чувствами.
Пауло Коэльо

     Не кажется ли вам, как навязчиво казалось и мне перед просмотром, что создатели фильма «Любовь», отпуская своё детище в массы с подобным названием, возложили на себя огромную ответственность перед зрителем? Обязательство с первых кадров ошеломить, окатить, укутать, укрыть тебя сентиментальным одеялом, тёплым и уютным, либо спеленать в тугой эмоциональный кокон, всколыхнуть до внутренностей? Имели дерзость прикоснуться к святому святых – отвечайте, увлажняйте нам глаза, рвите из груди сердце, подобно горьковскому смельчаку Данко, живописуйте! И мэтр венгерского кино Карой Макк, адепт камерных сюжетов с крепкой литературной подложкой, ошеломит, всколыхнёт и продемонстрирует, но вовсе не то и не так, как ожидалось, совершенно по-своему и более чем убедительно.

     Он перенесёт нас на окраину Будапешта, к невзрачному дому с дорожкой из каменных плит, где по утрам раздаётся запах кипячёного молока и поджаренных гренков. Находясь здесь, мы получим возможность наблюдать за скупыми на проявление чувств, во многом однообразными встречами двух женщин. Молодая, с тугим узлом волос на затылке и традиционным букетиком цветов в руках, ежедневно навещает пожилую, которая большую часть времени из-за возраста и состояния здоровья вынуждена проводить в постели. И будут вестись беседы, представляющие собой расспросы молодой о том, о чём пожилая рассказывала ранее, по меньшей мере, раз пятьдесят, а то и больше. И поплывём мы по волнам памяти лёгкой, как пёрышко, и у порога смерти снова невинной, аки дитя, благообразной Стины. И всполохами-зарницами возникнут видения из прошлого, оживут дамы в корсетах-кринолинах-шляпках с шёлковыми лентами и расфранчённые мужчины с напомаженными усами…

     «Стоп, а при чём или при ком здесь любовь?» – спросите вы. Разве эти женщины любят друг друга? На первый взгляд, нет. Молодая позволяет себе подтрунивать над пожилой (своей свекровью), строить за её спиной рожицы, высказывать легкомысленные суждения о браке с её сыном. Последняя то и дело насмешливо обзывает Луцу глупой гусыней и вспоминает забавный эпизод. Представляя свою возлюбленную, сын главным её козырем называл длинные рыжие локоны, будто других достоинств у той в помине не имелось. Да так, следуя логике свекрови, с тех пор и не обнаружилось, вкупе с бережливостью и благоразумием. Старуха требовательна, капризна, изматывает просьбами и невестку, и верную служанку. Луца посещает ветхий дом как бы через силу, приходя всё позже и куда более усталой к следующему визиту, и у неё имеется на то масса причин. Так что же это, если не любовь? Жалость? Расчёт? Чувство долга? Условный рефлекс, выработавшийся много лет назад и заставляющий двигаться людей цирковыми пони на манеже – по кругу, по привычке?

     Нет, это любовь. Самая преданная и бесценная, перенесённая с любимого человека, которого уже год нет рядом, на его мать. Скромная, без ложных уверений и пафоса. Истинная. «Настоящую нежность не спутаешь ни с чем, и она тиха». Действенная. Поддерживающая едва уловимую искорку жизни в теле матери, чей сын арестован как заговорщик и приговорён к десяти годам тюрьмы. Питающая её душевный голод поддельными письмами из Америки, где он якобы снимает свой фильм. Потому что, разбирая рукописные строки через лупу и упиваясь выдуманными Луцей образами вроде старинного замка, белой, как облако, лошади Дарлинг или шести тайных агентов для охраны Яноша, Стина продолжает ждать, надеяться и верить. Немыслимая фантастика впитывается сердцем матери как живая вода и наполняет живительной влагой тонкий волосок, удерживающий её на этом свете. Правды она не выдержала бы, хотя действительность ещё подготовит сюрпризы…

     Две автобиографические новеллы Тибора Дери, переложенные им же в формат киносценария, повествуют о мрачном в истории Венгрии периоде начала 1950-х годов, когда многие испытали на себе крайности тоталитарного режима. И снова стереотип в действии: такой фильм по определению не может, не должен быть лиричным! Но, слава создателям картины, виват мастерству режиссёра и его команды, опасения в который раз не оправдываются. Мы разглядываем акварельный набросок в чёрно-белой гамме, и он не вызывает отторжения, не пышет возмущением или агрессией. Поэтическое вдохновение оператора и монтажёра мелькающими слайдами оживляет старинные вещи и перемешивает их с реальными и воображаемыми картинами угасающего сознания матери. Поцелуй в сухую морщинистую щёку, очередной белоснежно-девственный букет на прикроватной тумбочке, а комната, словно минуя экран, источает запах нафталиновых шариков и лаванды, хрустит пожелтевшими страницами обтрёпанных книг, скрипит крышкой дубового сундука. Янош Тот, глядя на мир через глазок своей кинокамеры, заранее позаботился даже об округлости спинки стула, чтобы наброшенная поверх неё женская блузка повторяла контуры плеч, а не выпирающие деревянные углы.

     Медленно проводит по волосам, струящимся водопадом, расчёской из слоновой кости актриса Мари Тёрёчик, а в глазах Лили Дарваш мелькает ненаигранное восхищение её молодостью и красотой. И мы поверим, мы почувствуем и испытаем любовь. Она наполнит нас до краёв. Та самая, обещанная названием этого удивительного шедевра, который, по разным опросам, входит в десятку лучших венгерских и сотню лучших фильмов мира…