Нарушая запреты...

Очередной шедевр молодого дарования Ксавьера Долана, 25-летнего режиссера франко-канадского происхождения, вызвал рукоплескания на Венецианском кинофестивале. Режиссер-актер-сценарист еще в 19 лет снискал славу на международных фестивалях, получив в критике прозвище l'enfant terrible: «неудовлетворенный жизнью подросток, грубящий родителям» (типичный представитель пубертатного периода развития) и по совместительству «отрицающий устои и бросающий вызов посредственности деятель культуры». К своим 25-ти годам он успел заработать неплохую аудиторию, став в определенных кругах «культовым». Однако находятся и такие, кто видит в его картинах лишь самолюбование (ведь главные роли в своих работах Долан преимущественно отводит себе любимому), а в его провокационной эстетике – лишь цитирование фильмов, которые кто-то снимал до него.

Все пять картин Долана подчинены определенной тематике, характерной для так называемой «квир»-культуры (queer – странный, иной) : сложные отношения с матерью, трудные подростки, взбунтовавшиеся против повседневности, нетрадиционная сексуальная ориентация и все вытекающие отсюда последствия.  Но все это и есть Ксавье Долан, искренний и неподкупный, нахальный и бесстрашный, не стесняющийся снимать «от первого лица», говорить с аудиторией своим языком, открыто и без зазрения совести: «Я убил свою маму», «Воображаемая любовь», «И все же Лоранс», «Том на ферме» и премьерная «Мамочка» - по большому счету, автобиографические истории. Может, в этом и есть его достоинство? Может, этим он «берет» свою аудиторию?

«Том на ферме» - артхаусная драма, претендующая на триллер. Там есть немного саспенса, но на этом «ужасы царизма» заканчиваются, и драма превращается в ужастик для пуританина, ревнителя традиционных ценностей. Нагнетанию способствует и музыка, которую подбирал сам Долан (все сам: и швец, и жнец, как говорится, –  видно, бюджет небольшой), и растянутые, мрачные, серые, депрессивные планы деревни. Так нагнетание превращается в уныние. Оно, конечно, смертный грех, но в этом фильме – далеко не самый страшный.

Что касается драматической игры Долана…  Правомерно ли называть это игрой? Если роли автобиографичны, разве приходится ему притворяться?  Он просто проживает свой обычный день. Вероятно, именно жизненный опыт позволяет ему оставаться на площадке и режиссером, и актером. Иначе трудно представить. Эта реалистичность и откровенность сближает кино с фотографией: статичное изображение, визуализация одной мысли, отсутствие ярких красок… Одним словом, проза жизни. Долан хотя бы играет с ракурсами: камера снимает так близко, что хочется буквально отойти от экрана (ну не только из-за этого, конечно…), чувствуешь дискомфорт. Долан будто бы бросает вот эту правду тебе в лицо. А учитывая, что это за правда, ей-богу, плюет… В своем новом фильме «Мамочка» Долан в стремлении создать что-то новое, что-то свое, изгаляется до того, что делает изображение квадратным, будто бы «вынутым» из Инстаграма.

Однако, несмотря на «фотогеничность», в основе фильма лежит пьеса Мишеля Марка Бушара, которую Долан подглядел в театре. Абсурда, не иначе. Фильм ругают за излишнюю театральность, эмоции, хлещущие с экрана… Да, он и впрямь эмоционален. Но только это разбавляет его унылость, делая не столь уж противным. «Эмоциональная брутальность», «новая мужественность», отмеченная критиками, возможно, показана Доланом с новых ракурсов. Деревенский верзила, одинокий и закомплексованный из-за жизни с мамой (вот, опять мама виновата), чтобы как-то разогнать скуку от опять же унылой сельской жизни, между дойкой коров и принятием родов, поколачивает приезжих ребят и вальсирует. И вдруг оказывается латентным геем. Вот тут и начинается триллер. Точнее, кошки-мышки пастушка и заскучавшего у себя в индустриализации-урбанизации по «земле» горожанина зрителю пытаются подать как психологический триллер. Погнали наши городских, так это называется. Только в новой, отвечающей времени трактовке.

Конечно, такой фильм мог быть снят только западным режиссером. Никогда в русской глубинке не произойдет нечто подобное. Потому что у русского человека на случай хандры есть верное средство – водка. И слава богу, хочется добавить. Уж если так, то лучше водкой заливать безутешное горе и неудовлетворенные… амбиции.

Мрачность и депрессивность этого фильма,  давно ставшие тенденцией реалистичного независимого европейского кино, у отечественной аудитории вызвали особенное негодование. Потому что для русского человека характерно романтизированное восприятие окружающей действительности. Тут хочешь – не хочешь, станешь романтиком, от такой-то жизни… Русский человек умеет, за неимением других мотиваций, черпать вдохновение в природе. Героям «Тома…» природа совершенно безразлична, она служит лишь декорацией к разворачивающейся на ее фоне драме, а фиговые листья кукурузы, «острые», как проблема сексуальных девиаций в европейском обществе, – ширмой, прикрывающей сомнительные развлечения героев. Взять для сравнения выигравший в Каннах «Белые ночи почтальона Алексея Тряпицына» Кончаловского. Ну прелесть же, приятно посмотреть. А Долан неумолим: никакой пасторали. Только жизнь в хлеву и боль от порезов кукурузными листьями, только хардкор. Деревня – символ плодородия, опора жизни, оплот традиционных ценностей и здоровья, у канадского бунтаря становится их антитезой. Я против морализаторства и национализма, но как тут не вспомнить «загнивающий запад»… Уж если в деревне такое, то что подумать о городе?

Зато такие фильмы развивают чувство патриотизма. Как представишь, что вот такие фермеры поставляли нам «Домик в деревне» и говядину, то и впрямь санкции покажутся избавлением. Вот когда поддержишь русского производителя!