Иммануил! Что же ты сделал с априорными формами рассудка и чувственности Кирилла Серебренникова!..

Серебренников – плоть от плоти твоей, Мельпомена! Именно поэтому «Измена» не для простого зрителя. Ведь простому зрителю что нужно? Да немного – час простоять, да другой продержаться! И помогают зрителю-простаку в этом эмоции и простые человеческие истории. Простому зрителю интересны именно люди. Люди, пропитанные чувствами без подделки, люди с ощущениями невозвратимости потерь, краткости мгновений. Люди, пропитанные реальной жизнью. Именно люди, а не знания, теории и явления. Знания и теории рождаются людьми, а явления являются продуктами человеческой жизнедеятельности.

Театр – другое дело. Там правят бал не люди, а их образы и поступки. Вот только искренность театра в формате полотна экрана становится фальшью, искусственностью и наигранностью. Именно такой и получилась кинематографическая притча «Измена». Типа некая совокупность моноспектаклей от режиссёра Серебренникова. Типа игра одна, но у каждого – свои погремушки. Типа Благая Весть от Кирилла. Которая при ближайшем рассмотрении оказывается не Благой, а истеричной. И не Вестью, а психопатической рефлексией. В формате театральной постановки.

Дело в том, что Серебренников – театральный деятель от школьной скамьи до нынешних своих костей и мозга. Но деятель не простого классического театра, а театра «другого». В настоящее время Кирилл Серебренников гуру «Гоголь-центра» - театра, существующего как бы в диалоге с реальностью, но создающего реальность исключительно внутри себя. Реальность, в которой напрочь отсутствуют точные цели.

Кирилл Серебренников: «Мне кажется страшным иметь точную цель, ведь если ты её достигнешь, жизнь кончится...» 

Вот это всё и сыграло злую кинематографическую шутку с третьим полнометражным фильмом Кирилла Серебренникова.  Как же был прав Эдмонд Гуссерль, утверждавший, что «объективность принадлежит к опыту и к закономерностям данных в опыте связей природы»! А «схватывание и удержание сознанием какого-либо предмета не означает схватывания объективности. И не означает усмотрения объективной действительности».

Объективная действительность – это жизнь. «Измена» - это зона смерти. Впрочем…

Вот что сказала Альбина Джанабаева о своей героине: «Я представляла, как она живёт, какие у нее отношения с мужем, как она воспитывает ребенка. Могу сказать, что для себя полностью её оправдала, все её поступки. Она – реальная, живая женщина… Я не могу её судить. Мы все живые люди, у каждого может случиться увлечение, страсть. Особенно, когда за спиной годы совместного, семейного быта. В этом случае всегда нужен какой-то всплеск, выброс, который вернет нас к жизни, к эмоциям. Конечно, семья – слишком большая ответственность, противовес. Но стабильные отношения часто становятся рутиной, от которой хочется сбежать. Поэтому я не осуждаю свою героиню, поддерживаю и оправдываю во всем…»

Героиня Джанабаевой – это жена героя «Измены» в исполнении македонца Деяна Лилича. Жена, которая изменила герою Лилича с мужем главной героини фильма, которую замечательно исполнила немка Франциска Петри. Изменить-то изменила, вот только, как говорится, недолго музыка играла.

Нет смысла ходить вокруг да около Петри. Её героиня – взрывная смесь истерички с психопаткой. Это не спойлер. Это факт. Холод. Выедание своего мозга и чувств изнутри. Самобичевание и лелеяние своего унижения. Отчаяние. Активная фаза психической болезни, выдаваемая за страсть. Мучительный путь к финалу. И пустота…

Больная самка богомола разбила калейдоскоп структурных взаимосвязей. Симметрия семейных узоров исчезла. На смену реальной жизни пришёл холод ирреальности. А реальность понятия «мы» сменило ирреальное одиночество понятий «я», «он» и «она»…

Измена – как явление. Как следствие явления - метафизика мучительных перерождений. И попытки выдать нестабильность психики за любовь. Неспособность здраво разобраться в собственных чувствах и неспособность понять, что в семье никто не является чьей-либо собственностью.

«Дон Кихот! Вдохни всей грудью живительный воздух жизни и задумайся над тем, как ты должен прожить её! Не называй своим ничего, кроме своей души. Люби не то, что ты есть, а то, каким хочешь и можешь стать!»**

«Измена» Кирилла Серебренникова – это кино не для зрителя-простака. Замысел - хорош. Итог – пшик. Изначально неплохой плод «Измены» был разрезан на множество долек. Полотно «Измены», как говаривал Салтыков-Щедрин, «всё до последней нитки растащили»: на красоту кадра, на метафоры, на смакование интерьеров гостиницы «Свежий ветер» в Яхроме и «Олимпийца» под Химками, на поиски точек узнавания вне реального…

И всё это практически без динамики – как внешней, так и внутренней. То, что можно делать в театре - а делать в театре Кирилл Серебренников умеет - на экране получилось безжизненными потугами.  Подтверждение тому – музыка. Дело в том, что музыка фальши не терпит. Хоть попса, хоть арт. Она либо живёт с изображением, либо нет.

Кирилл Серебренников: «Я искал «музыку измены». И единственное, что я нашёл – это «Остров мёртвых» Рахманинова, такую вагнеровскую музыку, которая никак не может разрешиться»

К сожалению, не разрешился и Серебренников. Нет, не так. К сожалению, не разрешился и Серебренников картиной для простых зрителей. Для фестивалей – да. Для эстетствующих синефилов – да. Для личного синема-портфолио – конечно же, разрешился.

Как набор арт-клише и вербальных клише-катализаторов – «Измена» удалась. Как срез мира, отрицающего существование простого человеческого счастья – «Измена» имеет право быть. Как исследование процесса систематического возбуждения у женщин-врачей и женщин-следователей неких особых зон, устланных в равных пропорциях корпускулами одиночества и корпускулами Краузе – «Измена» замечательна! Особенно, если была бы в формате короткометражки.

Конечно, красоту кино-языка «Измены» оценят не только эстеты-синефилы, но и специалисты от кинематографа. И те, и другие, возможно, даже начнут сопереживать героям «Измены» и размышлять об их нелёгкой судьбе… Ах, мол, ах! Что, мол, за прелесть эта «дауническо-демоническая мадонна»! Ах, мол, ах! Вылитая, мол, «Снежная Королева, из сердца которой внезапно вытаскивают осколок слова «Вечность»» и всё такое…  

А вот простым зрителям при просмотре «Измены» ловить, как говорится, нечего. Нет, им тоже можно попытаться найти в «Измене» кучу символов, аллюзий, разного рода посылов и рекомендаций наморщить лобик… Только всё это будет являться для них принудительной кинематографической мастурбацией. И только.

Впрочем, отношение к мастурбации в обществе было и остаётся неоднозначным. Равно как и к авторскому кино.

P. S.

«Режиссёр Кирилл Серебренников и оператор Олег Лукичёв отсматривают материал…

- Поцелуй в диафрагму, попса, - комментирует оператор. – У нас кино про любовь и смерть.

- Один кадр – е…ля, другой – труп… - переводит Серебренников….

- Пойдем на улицу, у нас там олень! - таинственно заявляет художник Ирина Гражданкина.

Я допытываюсь:

- Живой олень? Олень как метафора? Поэтический образ, проходящий по кадру на манер белой лошади?..

Олень оказывается шашлычным мангалом авторства некоего кузнеца из Волгограда: шампуры ему засовывают в брюхо, огонь разводится под хвостом. Объект стоит девяносто тысяч рублей, так что группа взяла его напрокат и установила возле аллеи, на которой снимают очередной проход героини. Я подхожу в тот момент, когда реквизитор с помощью спрея для мытья стёкол наращивает на олене дополнительные сосульки.

- Как будто он блевал, - комментирует подошедший вместе со мной директор съемочной группы. - Давай в глаза попрыскай - пусть ещё и плачет. А то как-то маловато льда…» - Ольга Шакина, «Как снимали фильм «Измена»»

______________________________________

* - Псой Короленко

** - «Человек из Ламанчи», мюзикл