В плане рецепта данное блюдо, призванное вызвать рвоту от самой мысли, что вы осознанно пришли в это экзистенциальное кафе за тошнотой (здесь я отсылаю к Жан-Полю Сартру и его известному роману), является идеальном примером того, как нужно готовить сиквел. Если в “Меланхолии” Триер требовал от зрителя знания некоторых ранних своих трудов, то здесь он требует не просто знания, а подробного и глубокого анализа чуть ли не всей своей фильмографии. Однако этим дело не ограничивается, Ларс с коварной ухмылкой обращается к тем, кто воспринимает его самого в качестве музейного экспоната, и говорит: “Вы должны знать все мои предпочтения: и в кино, и в литературе, и в живописи, и в музыке, и вообще по жизни”. Действительно, как без соответствующих познаний можно уловить ту поразительную ловкость, с которой он обогащает свой кинематографический Вавилон, башня которого недвусмысленно напоминает мужской член, а люди не понимают друга друга и мучаются не потому, что этот член как следует не встал, а потому, что некому смотреть на него сверху?
Подобно Джойсу, расширяющему вселенную “романа No.1 ХХ века” (“Улисс”) с помощью одного предложения, одновременно отсылающего читателя и к Шекспиру, и к Оскару Уайльду, Триер берет прелюдию фа-минор Баха и с ее помощью передает очередной пламенный привет Андрею Тарковскому, для большей убедительности осуществляя визуальный перефраз легендарной сцены из “Зеркала” и как бы заодно упоминая Рублева. Но Андрей Арсеньевич служит не конечным пунктом, а транзитом, через который Ларс добирается до вершины постмодернистского богохульства, причем даже по своим критериям. Ватикану мало не покажется, а тот, “при жизни которого природа боялась быть побежденной, а после смерти его сама боялась умереть” (речь идет о Санти Рафаэле), в Пантеоне перевернулся в гробу. Все в лучших традициях Голливуда; продолжение должно быть более острым, более жирным и отличаться от предыдущего блюда начинкой. Если в “Мелнахолии” автор, который вряд ли читал Есенина, подавал подтекст “словно кстати”, не заставляя долго думать и размышлять, то здесь он собственноручно все раскладывает по полочкам.
Если в “Меланхолии” Триер время от времени позволял себе повторять некоторые свои прежние мысли, меняя их значение в зависимости от общего контекста, то тут самоцитирование доведено до гротеска, чего только стоит эпизод с музыкой Генделя и ребенком на балконе. Все это затрудняет анализ данной картины, позволяя делать лишь презентацию, ибо, во-первых, режиссер все сам объяснил (кроме, пожалуй, вынесенного им приговора), а во-вторых, снова соврал, сняв не обещанное порно, а самую настоящую черную комедию, по которой, быть может, уже в скором времени будут учиться делать кино. Да, здесь присутствуют эрегированные гениталии, и вроде бы это критерий порно, но “Нимфоманка” не стремится к осуществлению главной задачи любого порнофильма — возбуждению зрителя.
Напротив, эротические сцены оформлены таким образом, чтобы если не отталкивать, то по крайней мере оставлять в этом отношении равнодушным. У Ларса совсем иная цель, во многом противоположная. В первый раз за всю многострадальную трилогию женщина оказывается не Люцифером, не Гавриилом, а жертвой, проклятой с самого рождения и вынужденной жить в мире, где царит тотальная эриктильная дисфункция честности. И никакого лечения, только приговор, ибо здесь конец света уже не в головах, а в головках. Дело сделано, но поиски продолжаются, и Ларс фон Триер ясно дает понять, что в дальнейшем искать он будет иными способами и в иных местах, так как этот цикл подошел к концу. Ждем, надеемся, забываем о любви.
Шалуны они, только унылые. На психической почве. (Аркадий и Борис Стругацкие)
Изувечив человечество затупленными ножницами и тяжёлым поленом, а затем, меланхолично припорошив безразличную Вселенную его пеплом, Ларс фон Триeр, аки тать в ночи, возвращается к месту преступления. Исчезнувшая в ослепительном танце смерти Земля продолжает притягивать его, и фантомной болью сверлит в его мозгу вопрос: "Где начало начал, святая святых, источник жизни и всех бед, ею приносимых?" Единственная возможность избавиться от боли - это погрузиться в источник жизни, он же - источник похоти, в зависимости от точки зрения, и попробовать найти ответ. Что Ларс и делает в 4-часовом кино - двухтомнике "Нимфоманка". Ныряет с головой в источник и обо всём, что видит, подробно и с деталями докладывает, разбив фильм, по своему обыкновению на главы. В "Нимфоманке" их восемь, и в каждой зритель получает возможность узнать что-то новое и об особенностях рыбалки, и о числах Фибоначчи, и о об искусстве, и о религии. Может восхититься неожиданно прекрасной игрой Умы Тyрман в эпизоде, в котором она царила, и ещё раз убедиться, что у Ларса актрисы творят чудеса и совершают подвиги.
Многочисленные поклонники Ларса фон Триера считают его уникальным новатором, бесстрашным и бескомпромисным обличителем лжи и лицемерия. Хулители видят в нём злобного провокатора и женоненавистника, желающего привлечь внимание к собственной персоне. Истина, скорее всего, где-то на пересечении двух мнений, но трудно отрицать, что фон Триер относится к созданию фильмов как, к своего рода, психо-терапии. Практически, про каждый свой фильм, он может сказать: "Это я!" и все они вращаются вокруг образа женщины, которая для фон Триера или яростная, разрушительная, безумная сила или несчастная жертвa, приносимая режиссёрoм на алтарь его внутренних демонов, рождённых непрощёнными и незабытыми глубоко личными обидами. В любом случае, экранным судьбам его героинь не позавидуешь. Исландская певица Бьорк, сыгравшая главную роль в фильме фон Триера "Танцующая в Темноте", вспоминает: "Женщина нужна ему, чтоб одухотворить его фильм, вложить в него душу. Он не может обойтись без женщин, поэтому, завидует им, ненавидит их и должен сломить и сокрушить их во время съёмок." Но Шарлотта Генсбур безоговорочно верит в творческие методы самовыражения фон Триера и не возражает быть сломленной и сокрушённой, сыграв уже в трёх его фильмах. В "Нимфоманке," Генсбур - главная героиня, по имени Джо, которaя рассказывает на протяжении фильма историю своей бурной жизни доброму самаритянину, протянувшему ей руку помощи в минуту отчаяния.
Первый фильм воспоминаний нимфоманки Джо оказался наиболее близким к комедии в творчестве фон Триера, мрачноватой, но с ощутимым юмором. Мысль о том, как после съёмок он заменял в кадрах интимные части тел актёров виртуальным органами исполнителей порно-фильмов, вызывает улыбку. Но Ларс не был бы Ларсом, если во втором томе не начал бы нагнетать тёмные и мрачные страсти, обращаясь к темам садомазохизма, невозможности не только любви, но и понимания, доверия, искренности и бескорыстия между людьми. Неизбежная мизантропия и нескрываемое презрение к человечеству, как всегда в его фильмах, выставлены напоказ крупным планом с разных сторон. Зрителю, ожидавшему Оду к Радости в финале, следует напомнить перефразированный совет Вуди Аллена: "Хотите счастливую концовку, не смотрите фильмы Ларса фон Триера".
Как это часто случается, если режиссёр замахивается на много-часовую эпику, фильм получился затянутым, ходящим кругами, разжёванным и, в общем-то предсказуемым. Последнему способствует то, что фон Триер не может отказать себе в удовольствиии сослаться на самого себя, и не единожды, а многократно. Он напрямую цитирует темы и эпизоды собственных фильмов. И волны он рассекает, и милые люди в оборотней превращаются совсем по догвилльски, и мать, ослеплённая отчаянными поисками утерянного наслаждения, не замечает, что дитя протянуло ручки к тихо и плавно кружащим за распахнутым окном мерцающим звёздам снежинок и готово шагнуть... В последние две минуты фон Триер выбивает у зрителей почву под ногами и выносит человечеству обвинительный приговор. Опять. Но он уже сделал это и в Антихристе и в Меланхолии, и в Догвилле. Зачем снова откапывать трупы, осуждать и приговаривать мёртвых? Серьёзен он или провоцирует, потому что не может иначе, не может изменить себя, себе, своей натуре? Кто знает? Трудно понять Ларса. Трудно быть Ларсом.
Фильмы, вышедшие на большой экран в 2014 году в России. Фильмы в плейлисте расположены в алфавитном порядке.
Интересное и талантливое кино
В основе этой категории фильмов лежат многочисленные заболевания психики, которыми страдают главные герои.
Как я вижу, отклики посмотревших «Нимфоманку» делятся на две категории: одни видят в фильме глубокие рассуждения о жизни и исследование корней болезненных привязанностей, одиночества, причин жизненных неудач, разбавленные откровенными сценами для раскрытия сюжета. Другие видят в картине открытый вызов общественной морали, откровенный эпатаж, провоцирующий бурную реакцию. Третьего не дано. Хотя… я подозреваю, что есть и третья категория людей, которые на протяжении любой из двухчасовых частей картины просто-напросто погрузились в сон и упустили пару ключевых моментов, что и не позволило им поставить фильму нейтральную «троечку».И слегка задремав, вы вряд ли сможете полностью уловить суть.Поэтому ожидания аудитории оправдались не вполне. Любителей «клубнички» раздражали философские рассуждения о Страстях Христовых, «Золоте Рейна» Вагнера и расколе церкви на две половины («восточную, символизирующую блаженство, и западную – страдания»). А интеллектуалов – любителей «высокого» кино могли покоробить интимные сцены, к которым во второй части добавились элементы БДСМ, раскрытие темы навязших штампов о способностях чернокожих мужчин и пр. Кому-то может показаться, что режиссер сознательно провоцирует зрителя. Но он лишь слегка усмехается в бороду: это жизнь, детка. И наглядно, во всей наготе препарирует и показывает нам глубинные истоки извращенности и мучительных страданий, будто намеренно провоцируя ханжей на проявление спонтанной неадекватной реакции.Попытка выбрать себе преемника по принципу «социальной наследственности» может обернуться полным крахом. И в итоге окажется, что наследует он вовсе не то, что вы хотели ему передать. А лишь самые негативные стороны натуры, многие из которых вы пытались скрыть даже от самого себя. И что, если как раз в тот момент, когда вы решите завязать, жизнь неожиданно повернется к вам самой неприглядной, самой омерзительной стороной? Но запоздалое чувство вины повиснет в воздухе.
фильм не очень