Танцующая в темноте

Последний опус неизлечимо больного автора))

***

- Рада, что вы смогли приехать.

- Благодарю, здравствуйте.

- Сегодня, как Вы знаете, я хотела бы поговорить с Вами о последнем фильме режиссера Ларса фон Триера. Вы, как зритель, побывавший на Каннском фестивале, и преданный поклонник творчества «европейского Линча», думаю, сможете ответить на несколько моих вопросов. Надеюсь, Вас не затруднит.

- Безусловно.

- Итак, первый вопрос. Как вы относитесь к самой фигуре режиссера и какой предстает «Танцующая» в его исполнении?

- Мне кажется, Триер всегда был далек от обыкновенного понимания кино. Он даже говорил - «Съемки фильма требуют ничтожных способностей. Это, честно говоря, не труднее, чем опорожнить мусорный бак. Зачем же тогда какая-то школа?» Так что исполнение, техника просто-напросто выпадают из области нашего обсуждения. А еще, самым большим потрясением его детства было «Зеркало». Он говорил – «я готов умереть за такую изобразительность, за такое сближение со зрителем». Как итог – доподлинно выстроенный эффект присутствия в «Танцующей». Вы же помните, что было до этого – манифест Dogma. Некоторые его моменты я помню наизусть – снимать только от плеча, на ручную камеру, никаких звуков за пределами закадрового пространства, акцент – сюжет и персонажи…

- Что вы можете сказать об этом таинственном манифесте?

- Н-да… Сами догматики называют его «обетом целомудрия». Там примерно 10 положений, точно не смогу сказать, каких. Хотя нет, одну знаю точно - почему-то, нельзя подписывать работы. Вообще, Dogma -это своеобразные заповеди для режиссеров, которые принимают манифест. В основном – пуританские. Запрещающие контролировать, отшлифовывать, редактировать и тому подобное. Сам Триер говорил, что для него это было своего рода очищением. Снятием всех обязанностей. Хочешь контролировать музыку? Вот правило, запрещающее это делать. Хочешь контролировать свет? Вот правило, запрещающее это делать. Ну а далее догмомания вообще охватила весь кинематограф. Догматики стали частыми гостями на фестивалях, неоднократно брали Каннский и Венецианский. К примеру, когда Триер был проигнорирован комиссией со своими «Идиотами», гран-при взял другой догматик, с картиной «Торжество». По-моему, в Dogma есть положение, запрещающее контролировать даже актеров.

- Неужели? Бытует мнение, что Сельма – работа режиссера, а не самой Бьерк.

- Категорически не соглашусь. Бьерк – самый сильный элемент картины. Это характерно и для Бесс в «Рассекая волны», и для Карен из «Идиотов». Они выводят картину на принципиально новый уровень. И Бьерк вжилась в образ настолько, что это стало неотъемлемой частью ее жизни. Такое случается крайней редко, для певицы – еще реже. Зерно Сельмы ушло слишком глубоко и преобразовалось в цветущую рощу внутри самой певицы. Это еще и учитывая, что, согласно Dogma, никаких закадровых звуков быть не должно, и потому и ее голос, и сама музыка звучали вживую.

- Сегодня мы в основном поговорим о героине. Что вы думаете насчет игры Бьерк? Справедлива ли такая шумиха вокруг ее фигуры и «Танцующей» в общем на Каннском Кинофестивале?

- О, на Каннах был триумф! Зал Люмьер (самый большой. – прим. Автора) был заполнен полностью. В конце – плачь навзрыд и 5 минут тотальных аплодисментов, до конца титров, для Канн – неслыханно. Выходит сам режиссер, кстати, прилетевший, несмотря на многочисленные фобии, и получает свою Золотую Ветвь, а Бьерк – главный приз за женскую роль. И не зря Триер говорит, что ни одна, даже профессиональная актриса, не смогла бы исполнить этот образ столь безупречно, как Бьерк. Да еще и рядом с таким гигантом атктерства, как Денёв! Так сыграть - как прожить. Даже в самом ее голосе, сильном, но ломком, звучат отголоски самой героини. А ведь сложностей, возникающих при актерской игре внутри эффекта присутствия – через край. Спустя годы, Бьерк даже подаст в суд на Триера за снятие документальной ленты про ее героиню.

- Но обратимся к самой фигуре Сельмы…

- В первую очередь, Сельма необоримо сильнее любого обыкновенного человека. Все, что от нее исходило, исходило из самого сердца, в этом – ее главная сила и слабость. Сила, даже за гранью безумия. Яркий пример? Музыка.

- Кстати, о музыке. Вы думаете, неслучайно Триер касается именно музыкального элемента? Ведь «Танцующая» - мюзикл в жанре артхауса, что случается очень и очень редко…

- Я не смогу Вам ответить на этот вопрос точно. Но знаю - Сельма – это тот самый случай, где дар, талант, страсть к чему-либо является данностью от Бога. Данностью, дарящей окрыленность и крылья, не позволяющие увязнуть светлой и искренней душе в изувеченном теле. Обратите внимание - раскол ее и внешнего мира, ее смерть, начинается уже с картера, где посторонние звуки не могли проникать в помещение.

- Как Вы думаете, почему Триер убивает свою героиню? Даже не так – почему он позволяет ей погибнуть?

- Это полностью неудача Сельмы. И трагедия Сельмы заключалась в том, что, достигнув необозримых гуманистических высот, она оставила на них только вибрацию своего сердца, искреннюю и бескорыстную. Но вместе с ней - безумие, страхи и кошмары, вычлененные из собственной судьбы. Ведь для Триера как режиссера безумие его героинь вкупе с непринятием и невежеством общества, заслоняющее нетленное сияние «золотых» сердец – основополагающий момент. Это – черта всех героинь из «золотосердечного» триптиха фон Триера («Рассекая волны» - «Идиоты» - «Танцующая в темноте» - прим. автора)».

- Я хотела бы поговорить с Вами о самой идее триеровского триптиха.

- Это весьма интересная история. Если говорить коротко, то он основан на любимой сказке режиссера – «Девушка с золотым сердцем». Эта самая девушка жертвовала собой ради близких, в итоге она остается почти ни с чем, но решает, что так даже лучше. Это очень важно. И Триер сотворил свою девушку с золотым сердцем… Нежную и пронзительную девушку, то проникновенно-трагичную, то такую… Пленительно-грустную, если вы понимаете. Она вызывает желание сопереживать. Без этого катарсис невозможен.

- Катарсис?

- М-м-м… Вы видели когда-нибудь старый, полуразрушенный маяк? Сплошь покрытый морской зеленью, с накренившейся от буйства времени и стихии башенкой с крохотными окошками… А эти окошки выпускают внутреннее тепло и крупицы уюта. И невообразимый шторм, наступающий на него? Иногда меня посещают мысли – как он устаивает? Немыслимо. Нам, людям 21-го века, свойственно молниеносно собирать мозги в кучу и с умным видом размышлять о фундаменте, заливке камней, сверхустойчивой конструкции, полной вакуумизации некоторых помещений… А если причина - свет, почти слепящий, бьющий прямо из сердцевины и пронизывающий любые буйства стихии? Порою так случается и у людей, но немного по-другому, не как у этих мощных конструкций. Это происходит на духовном уровне, в самом сердце. И когда человеческий маяк окончательно разваливается, превратившись в каменные горки на дне морском, а его свет – угасает, то тепло - остается.

- … Вы думаете, это оправданно – жертвовать собой?

- Продолжится ли жизнь этого тепла духовными крупицами в сердцах случайных очевидцев… Или блеском во спасенных глазах мальчика – трудно сказать. Очень редко жертвы становятся жертвенностью, еще реже – цветут в жизнях, которые они спасли. Как определить? Мне известен только один способ. Это можно узнать только спустя долгие годы, когда, на месте погребенных в морских кручах руинах древнего маяка, будет возведен новый. И в его сердцевине заалеет новый огонь, сопротивляясь холодному шторму. И я не думаю, что все это напрасно, знаете, как любят говорить. А сердца, кстати, у этих любителей – как испуганные птенцы под холодными сводами общества. Душоночки и душонки, нуждающиеся в идоле и стержне. В гнезде.

- Вы слишком все утемнили… Сердце, душа – основополагающий момент для Человека, именно с большой буквы. Сама жизнь была бы невыносима.

- У нас у всех есть сердце. И, поймите, все, что исходит от сердца, излучает… Тепло. А оно - нетленно и вечно. Оно навсегда врезается в пространство. Сильное сердце – плетет гнезда, слабые – заполняют их. И исцеляются. Таких, как Сельма – одна в сто лет. А их судьба всегда закономерна. Пока не встанешь, комично, но грустно размахивая лампадой, и не крикнешь – ОЧНИТЕСЬ!... Голгофа так и будет судьбой великих и сильных сердец. Да, мы живем в ужасное время. Возможно, в самое ужасное. Сейчас человек не способен на самостоятельный духовный рост. Не способен переступить через себя, только в крайний момент, а с нравственно-духовных позиций это – катастрофа. Возможно, это только и мое мнение, но между людьми и нравственностью должны быть посредники. Между людьми и Богом должны быть посредники. Чтобы уже затем люди вспомнили, как обходиться без них. Триер тоже говорил, что кино – больше, чем искусство. Это религия. В этом он схож с Тарковским. И главная задача киноискусства – внутри каждого должна быть своя Сельма.

- ...

- Ее рождение, даже краткое – это и есть результат подлинного катарсиса. Одушевляющего и очищающего.

- …Спасибо.

- Это Вам спасибо.

Комната охолоднилась сквозняком. Стукнула дверь.

Занавес медленно, как вечность, пополз вниз.