себе приличная работа по перекладыванию бумажек в Бюро технической информации, друзья-приятели, покорная и терпеливая жена, любовницы и как бы новые чувства. Опять же – не всякому такое счастье выпадает – квартиру дали. Казалось бы, идеалы, стремления и цели соединились с жизнью и вот-вот обретут  в ней вес и смысл. Вот только откуда доносится неясный и пронзительный, мучительный, тревожный звук? Звук лопнувшей струны, который превращает всё в тоскливые сумерки. В новой, но безликой, пустой и необжитой квартире. За окнами которой идёт безнадёжно тягучий дождь…

Конечно, те «знатоки», для которых экзистенциальный вакуум инженера Зилова сродни хипстерским усикам, будут играючи трясти постмодернами и цитировать Шопенгауэра, мол, человечество обречено вечно колебаться между двумя крайностями - нуждой и скукой. Тем более, во время необратимых процессов размежевания провозглашаемых ценностей и реальной жизни, когда уничтожается не просто смысл идеалов, а уничтожается смысл нравственности вообще.

О погоде. Вернее, о сумерках. Вот они наступают. Жить невозможно, и невозможно отойти от окна. Уроки на завтра не сделаны ни по одному из предметов известных. Мечтательная пустота сердца, солнечного сплетения. Грусть всего человека*.

Режиссёр Виталий Мельников своим «Отпуском в сентябре» выводит кино на уровень метатекста в формате французской идиомы entre chien et loup**. Между волком и собакой. Сумеречное время. В пору между собакой и волком трудно различить образы людей и людские судьбы. Сумерки размывают черты…

Сумеречное время. Превращение человека в тень. Следы на песке. Странный союз полусвета и полутьмы как бы итожит и как бы пророчит. И за всяким «я» начинает маячить сумеречное «мы». «Мы» не краснозвёздное, не из советских агиток, а древнее, лесное. От Гостомысла до Петушков. Живущее в неуютном мире. Терзаемое страстями. С головой, набитой традиционными ценностями и с неизбывной тоской в глазах. Камо грядеши ничтоже сумняще?

Мы отлетаем всё дальше, растворяясь в мире вещей, звуков и красок, и с каждым движением все более проникаем в песок, в кору деревьев, становимся оптической ложью, вымыслом, игрой света и тени. Мы преломляемся в голосах птиц и людей, мы обретаем бессмертие несуществующего*.

«Отпуск в сентябре» построен как исповедь в формате временного стыка воспоминаний героя и их осознания в настоящем. Механическое изживание суток, редкие подстёгивания себя. Попытка разорвать привычный круг жизни: «Кого вы тут обманываете? И для чего? Ради приличия? Плевать я хотел на ваши приличия! Слышите? Ваши приличия мне опротивели! Убирайтесь, я вам говорю!». Пустота и бессмысленность существования, ставшего всего лишь времяпрепровождением, суета, враньё, лень. Тошнотворное ощущение бессилия перед собственной вялостью и безволием. Выжигающая изнутри потребность избавиться от тупости чувств и эмоциональной внутренней оцепенелости. И утиная охота – как надежда на возрождение: «Мы поднимаемся рано, ещё до рассвета. Знаешь, какая это тишина? Тебя там нет, ты понимаешь? Нет, ты ещё не родился. И ничего нет. И не было. И не будет».

Неприхотливая манера съемки, минимум музыкального фона. Наглядно и просто ретроспективная последовательность воспоминаний складывается в цельную и всеобъемлющую картину жизни. Картину-зеркала, из которой на зрителя поочерёдно смотрит то рефлектирующий циник Зилов, то его альтер-эго, безупречный в своей уверенности официант Дима.

Наши календари слишком условны и цифры, которые там написаны, ничего не означают и ни чем не обеспечены, подобно фальшивым деньгам. Да и могут ли вообще дни следовать друг за другом, это какая-то поэтическая ерунда - череда дней. Никакой череды нет, дни приходят, когда какому вздумается, а бывает, что и несколько сразу. А бывает, что день долго не приходит. Тогда живешь в пустоте, ничего не понимаешь и сильно болеешь*.

«Отпуск в сентябре»  - это кино о системе. О той системе, которая конструирует человека по своему подобию. Или человек конструирует себя по её подобию. И дело не в том, что человеку не дают выскочить из некой сетки координат. А в том, что выскочив, человек немедленно начинает строить такую же сетку.

Ты маленький. Но уже знаешь. Детство пройдет, как оранжевый дребезжащий трамвай через мост, разбрасывая брызги огня, которого не существует*…

Персонаж Зилова, которого совершенно блестяще сыграл Олег Даль, по сути, является проверкой для зрителя. Проверкой на собственную честность. Проверкой зрительской похмельной памяти. Проверкой воспоминаний и реальности. Проверкой места в жизни. Проверкой на целостность. У черты, за которой вопросы не имеют привычного ответа.

Хлеб наш насущный дай нам днесь, гласный звук сделай шипящим, предотврати крушение поезда, машинист которого спит, спой мне песню, как синица за водой по утру шла, объясни юность и старость*…

_______________________________________________

* - Саша Соколов, «Школа для дураков».

** - данный оборот дословно перевёл А. С. Пушкин в «Евгении Онегине»: «Люблю я дружеские враки и дружеский бокал вина порой той, что названа пора меж волка и собаки, а почему, не вижу я…».