Игорь Северянин (Игорь Васильевич Лотарев)
(1887 – 1941)
ЭПИЛОГ
2
Я выполнил свою задачу,
Литературу покорив.
Бросаю сильным наудачу
Завоевателя порыв.
Но, даровав толпе холопов
Значенье собственного "я",
От пыли отряхаю обувь,
И вновь в простор - стезя моя.
Схожу насмешливо с престола
И, ныне светлый пилигрим,
Иду в застенчивые долы,
Презрев ошеломленный Рим.
Я изнемог от льстивой свиты,
И по природе я взалкал.
Мечты с цветами перевиты,
Росой накаплен мой бокал.
Мой мозг прояснили дурманы,
Душа влечется в примитив.
Я вижу росные туманы!
Я слышу липовый мотив!
Не ученик и не учитель,
Великих друг, ничтожных брат,
Иду туда, где вдохновитель
Моих исканий - говор хат.
До долгой встречи! В беззаконце
Веротерпимость хороша.
В ненастный день взойдет, как солнце,
Моя вселенская душа!
У России два товарища - Александр Харчиков
Сын царя-освободителя,
Миротворец, патриот
Говорил: "Страны спасители -
Армия её и Флот".
Фраза точная и грустная
Через годы к нам идёт.
Только два у нас союзника -
Наши Армия и Флот.
.
В трудных буднях, в светлых праздниках
Русь по Господу жила,
Испокон у ней в соратниках
Сила храбрая была.
Собирали землю русскую,
Шли за Родину в поход
Два ей друга, два союзника -
Армия её и Флот.
И во пламени пожарища
Крыли запад и восток
Два дитя ей, два товарища -
Армия и русский Флот.
Понимали чернокнижники
И завистнический сброд -
У России есть сподвижники -
Армия и сильный Флот.
Не возьмут её страдания,
Враг коварный не сомнёт
У неё десница - Армия,
А рука другая - Флот.
И заботы непомерные
Не сломают наш хребет
Пока живы други верные -
Наши Армия и Флот.
.
Прав был миротворец-батюшка,
Самодержец, патриот:
Защитят Россию-матушку
Только Армия и Флот.
.
Вкруг неё они вращаются,
И взрослеют и растут,
Вместе с нею закаляются
И сквозь тернии пройдут.
Нет товарищей надёжнее,
Нет союзников верней
Кроме Флота, кроме Армии
У Россиюшки моей.
Эта истина не старится,
И в грядущем не умрёт:
У Руси лишь два товарища -
Это Армия и Флот.
У России два товарища -
Только Армия и Флот!
Einstürzende Neubauten… Sabrina…
Это не красный цвет умирающего солнца,
Не цвет пятен, появившихся с утра на простынях,
Это не красный цвет крови, не цвет наших ран.
Красный цвет "Каберне Совиньон"
Отбросит багряный отблеск на все наши суетные дела -
Но это не тот красный цвет, не тот красный цвет,
Это не тот красный цвет, не тот красный цвет...
Это не золото знаменитого Зевсова дождя
Это не то, что нисходит с небес, свыше.
Это то, что у всех на виду - но ни один грабитель на него не позарился.
Это не то золото...
Это не золото наших воспоминаний,
Это не золото Золотого века -
Это не то золото, это не то золото,
Это не то золото, - это и вовсе не золото...
...И, я надеюсь, это будет твой цвет -
Я надеюсь, это будет твой цвет:
Я надеюсь, он подойдет тебе -
Твой цвет... я надеюсь.
Это - чернота "Квадрата" Малевича,
Печь, в зев которой мы смотрим,
Высшая точка на шкале завтрашнего дня,
Сказка, рассказанная беззвездной ночью...
И она так тебе к лицу...
И, я надеюсь, это будет твой цвет -
Я надеюсь, это будет твой цвет:
Я надеюсь, он подойдет тебе -
Твой цвет...
Великой Победе посвящается!
Баксанская фронтовая
Там, где снег тропинки заметает,
Где лавины грозные шумят,
Эту песнь сложил и распевает
Альпинистов боевой отряд.
Нам в боях родными стали горы
Не страшны бураны и пурга.
Дан приказ, недолги были сборы
На разведку в логово врага.
Помнишь, товарищ, белые снега,
Стройный лес Баксана, блиндажи врага.
Помнишь гранату и записку в ней
Под скалистым гребнем для грядущих дней.
Помнишь, товарищ, вой ночной пурги,
Помнишь, как кричали на реке враги,
Как им ответил ревом автомат,
Как возвратились мы с тобой в отряд.
Помнишь, в блиндаже трещали ветки,
В котелке дымился крепкий чай.
Ты пришел усталый из разведки,
Много пил и столько же молчал.
Синими замерзшими руками
Протирал вспотевший автомат,
Глубоко вздыхая временами,
Головой откинувшись назад.
Помнишь, товарищ, белые снега,
Стройный лес Баксана, блиндажи врага.
Помнишь гранату и записку в ней
Под скалистым гребнем для грядущих дней.
Помнишь, товарищ, вой ночной пурги,
Помнишь, как кричали на реке враги,
Как им ответил ревом автомат,
Как возвратились мы с тобой в отряд.
День придет, решительным ударом,
Встанет наш народ в последний раз,
И тогда мы скажем, что недаром
Мы стояли грудью за Кавказ.
Там, где день и ночь бушуют шквалы,
Тонут скалы черные в снегу,
Мы закрыли грудью перевалы
И ни шагу не дали врагу.
Время былое пролетит, как дым,
В памяти развеет прошлого следы,
Но не забыть нам этих грозных дней,
Вечно сохраним их в памяти своей.
Помнишь, товарищ, белые снега,
Стройный лес Баксана, блиндажи врага,
Кости на Бассе, могилы под Ужбой,
Помни, товарищ, помни, дорогой.
Первоначальный вариант текста написан в январе 1943 бойцами сводного отряда альпинистов 897-го горнострелкового полка 242-й стрелковой дивизии Закавказского фронта, воевавшими в районе Эльбруса: А.Грязновым, Б.Грачевым, Л.Каратаевой, Г.Сулкавидзе, А.Немчиновым и Н.Персияниновым. Сложена на мелодию танго "Пусть дни проходят" (слова И.Финка, музыка Б.Терентьева, не позднее 1941 г.). В дальнейшем "Баксанская" (а также "Барбарисовый куст" стала популярной песней альпинистов и туристов. Есть ее дальнейшие переделки времен войны в Афганистане 1979-1989 - "Бой гремел в окрестностях Кабула..."
За несколько дней до проведения боевой операции лейтенанты Л. Коротаева и А. Грязнов вышли в разведку на гребне хребта между Малым Кугутаем и Донгуз-Оруном. Они оставили под каменным туром разряженную гранату с запиской: "В дни, когда враг побежал под ударами Красной Армии, мы поднялись сюда без веревок и палаток, в шубах и валенках по суровым склонам Донгуз-Оруна (а немцы использовали здесь специально подготовленных, хорошо экипированных и оснащенных для действий в горах егерей дивизии "Эдельвейс".), чтобы указать путь наступающим бойцам..." Когда вернулись в отряд, неожиданно сложилась песня, она начиналась со слов "Помнишь гранату и записку в ней...".
«Всё было прежним. Лужа на крыльце,
Привычный контур мусорного бака…
И у забора писала собака
С застенчивой улыбкой на лице.»
Леонид Филатов, 1984 г.
На излете века
Взял и ниспроверг
Злого человека
Добрый человек.
Из гранатомета
Шлеп его, козла!
Стало быть, добро-то
Посильнее зла.
Уши Пуцер. Стих.
Подари мне лунный камень,
Подари мне, подари!
Символ секс-воспоминаний,
Экслибрис твоей любви…
Подари мне очень строго
И торжественно замри.
Это ведь не гоголь-моголь,
Это ведь не дьюти фри!
Здесь не нужно торопиться
И натуженно сопеть..
Неприметною жар-птицей
Лучше к камню подлететь.
Подлететь без подлых мыслей,
Без апломба и тоски,
И чтоб были из одежды
На тебе одни носки.
И чтоб волос был причёсан,
И почищено во рту,
Никаких распухших дёсен,
Никакого passe partout !
Подари мне лунный камень,
Подари мне, не жлобись!
Камень твой возьму рукою,
А потом подброшу ввысь…
Надо мне его потрогать,
Надо мне его понять -
Нафига он прилетел,
Растудыт его же мать!..
Игорь Северянин (Игорь Васильевич Лотарев)
(1887 – 1941)
ЭПИЛОГ
1
Я, гений Игорь Северянин,
Своей победой упоен:
Я повсеградно оэкранен!
Я повсесердно утвержден!
От Баязета к Порт-Артуру
Черту упорную провел.
Я покорил литературу!
Взорлил, гремящий, на престол!
Я - год назад - сказал: "Я буду!"
Год отсверкал, и вот - я есть!
Среди друзей я зрил Иуду,
Но не его отверг, а - месть.
"Я одинок в своей задаче!"-
Прозренно я провозгласил.
Они пришли ко мне, кто зрячи,
И, дав восторг, не дали сил.
Нас стало четверо, но сила
Моя, единая, росла.
Она поддержки не просила
И не мужала от числа.
Она росла в своем единстве,
Самодержавна и горда,-
И, в чаровом самоубийстве,
Шатнулась в мой шатер орда...
От снегоскалого гипноза
Бежали двое в тлен болот;
У каждого в плече заноза,-
Зане болезнен беглых взлет.
Я их приветил: я умею
Приветить все,- божи, Привет!
Лети, голубка, смело к змию!
Змея, обвей орла в ответ!